Книга Мертвый эфир - Иэн Бэнкс

По Филову тону — спокойному, рассудительному — я понял: он считает, что овладел ситуацией.

— И кто же он? Как его зовут?

— Фамилия Лоусон, а имя… Брайерли или что-то в этом роде…

Я слушал вполуха. И менно в ту минуту, когда Фил начал о нем рассказывать, мне в голову пришла потрясающая мысль. Меня осенило, как поступить. Теперь я точно знал, что сделаю с этим фашиствующим говнюком, если окажусь с ним в телеэфире.

Идея была что надо! Опасная идея, совершенно безумная; может, это означало, что и сам я немного спятил, но ничего: огонь иногда тоже тушат встречным огнем. Во рту пересохло, в повлажневших ладонях стало покалывать. Вот это круто, подумал я. Какая жутко красивая, светлая идея. Неужто я и вправду на такое осмелюсь?

— О’кей, но мне нужно проконсультироваться, — объявила наконец Дебби.

Очнувшись, я вернулся в реальный мир. Дебби решила отфутболить проблему наверх. Разумная женщина.

— Думаю, это мудро, — вставил Фил. Он взглянул на меня, и я кивнул. — Только надо бы узнать о принятом решении не позже пятницы, а еще лучше завтра.

— Решение будет, — пообещала Дебби.

Она оттолкнулась от письменного стола, и ее начальническое кресло — большое, черное, кожаное — катнулось назад. Похоже, мы были прощены.

— Дебби! — сказал я, вставая.

— Что еще?

— Пожалуйста, попробуй максимально четко втолковать всем, с кем станешь говорить, что мне действительно хочется это сделать. Я на это запал. По-моему, это важно.

Фил посмотрел на меня, нахмурившись, затем улыбнулся Дебби.

— Я вам дам знать, — подвела итог Дебби. — А пока мы все будем крайне признательны, если вы воздержитесь от оскорбления каких бы то ни было этнических или религиозных групп. Сможете сделать для нас такую малость?

— Во всяком случае, можем попробовать, — весело отозвался Фил.

— Вот дерьмо!

— Да нет, все в порядке, — успокоил меня Фил уже в коридоре, по которому мы возвращались к себе; он был широкий, на стенах висели вставленные в рамки таблички, «золотые» диски, дипломы победителей и благодарственные письма, ни одно из которых не касалось меня. — Это не баг, это фича.

— Надеюсь, ты не на месте все сочинил?

— Конечно нет, балда, — Словечко «балда», еще в начале семидесятых выпавшее, на мой взгляд, у большинства людей из списка сколько-нибудь убедительных ругательств, у Фила являлось самым крепким выражением, — Дай-ка я брякну ребятам из «Горячих новостей» до того, как завалимся в паб. — Когда’ мы вошли в лифт, он посмотрел на меня и нахмурился, — Даже не подозревал, Кен, что ты так загоришься.

Я не собирался рассказывать ему о своей идее. Чем позже он о ней узнает, тем ему же будет лучше.

— Ну да, меня так и величают: Кен-Огонь.

— Не ври, не величают.

Глава 3
В низовье Темзы и наверху небоскреба

— Вот я и говорю, что все эти слюнявые отрицатели холокоста просто не решаются зайти достаточно далеко. На самом деле не только холокоста никогда не было и не только лагеря смерти являются липой, а и вся Вторая мировая война сплошной подлог, миф. Оккупация Парижа? Воздушная битва за Британию? Кампания в Северной Африке? Конвои и подлодки? План «Барбаросса»? Сталинград? Курск? Многотысячные налеты наших бомбардировщиков на Германию? Высадка в Нормандии? Падение Берлина? Сингапур? Пирл-Харбор? Остров Мидуэй? Хиросима и Нагасаки? Ничего этого в действительности не произошло! Сплошные спецэффекты и вранье. Эй вы, ребята преклонного возраста, помните, как сильно ваши сборные «спитфайры» и «ланкастеры» были похожи на самолеты в документальной хронике? Это потому, что там «летали» такие же модели. А всякие там старые аэродромы, железобетонные танковые надолбы, следы так называемых бомбардировок? Все построено после войны!

Сперва на лице у девушки отразилось недоумение, потом она рассмеялась.

— Что за бред?

Я чокнулся о ее стакан своим.

— Вот в том-то и дело. А теперь подумайте сами, что за слабаки эти неонацисты. Им бы так прямо и заявить: «Да, мы убили шесть миллионов, жаль, что не больше», а не заниматься мелочовкой, споря до хрипоты, один там погиб миллион или два, и уж конечно, не хныкать, что их гребаного Гитлера, мол, недооценили.

— Но вы все-таки точно не верите в то, что сейчас наговорили?

— Ну а у вас-то с головой как? — фыркнул я, — Разумеется нет! Просто стебусь над фашизоидами.

— Так, значит, телепередача будет как раз об этом?

— Вот именно. В студию собираются привести одного из таких придурков, чтобы я с ним устроил «дебаты».

— Можно ли вообще озвучивать такое в эфире национального телевидения?

— Спросите не у меня, а у ребят с Четвертого телеканала, — предложил я и сделал большой глоток. — А как по мне, так да, и можно, и нужно. Такое вонючее дерьмо нельзя спрятать где-нибудь в укромном уголке, оно непременно вылезет. Лучше самим признать его существование и вытащить на солнышко. Мне хочется знать, кто эти люди, где живут и чем занимаются, — продолжил я, допив до дна стакан. — И неудивительно, что эти трусливые хорьки так любят интернет. Можно ведь писать любую злобную чушь, не опасаясь получить за это по голове, потому что там легко спрятаться. Интернет — первоклассное убежище для хулиганов, лгунов и трусов.

Мы сидели на Холлен-стрит, в «Золотой ветви», куда обычно заходили чего-нибудь выпить после передачи. «Ветвь» была одним из, что называется, «базовых» пабов Центрального Лондона; назови ее «бухаловкой» — и это не прозвучит ни лестью, ни оскорблением. «Ветвь» не гналась за модой и редко была переполнена до такой степени, чтобы место оставалось только стоячее (разве что ранним вечером в пятницу и поздним в субботу); прибавьте вполне приемлемый музыкальный автомат, простую, удобоваримую еду, всего одного «однорукого бандита» — да и того, чтоб не путался под ногами, поставили под лестницей, ведущей на второй этаж, в маленький бар для спецмероприятий, — а также солидный, без риска выбор напитков.

В этом месте не имелось завсегдатаев какого-либо особого сорта. Наоборот, здесь можно было встретить кого угодно: работяг в пыльных башмаках и заляпанных краской спецовках, рекламшиков, всяких околотеатральных деятелей, туристов, мелких служащих, тружеников музыкального и кинобизнеса, зашедших погреться бомжей, подолгу сидящих над полпинтой, официантов из близлежащих ресторанов и баров пошикарнее, одну-двух девиц из порношоу и, наконец, таких, как мы. Захаживал сюда и один наркодилер, правда, не барыжил, а просто чтобы спокойно выпить. Раз в месяц или около того сюда заглядывали копы — все ли, мол, в порядке — и шли патрулировать дальше.

Хозяйничала тут грубоватая, громкоголосая толстуха по имени Клара. Этакая наполовину португальская бабушка с хрипловатым сухим смехом, тратившая на наркотики фунтов по шестьдесят в день. Ни один из моих знакомых никогда ее не видел без непременного головного убора, сильно напоминающего тюрбан, зеленого или желтого, и вот уже более двадцати лет сменяющие друг друга поколения завсегдатаев бились об заклад, лысая у нее под тюрбаном голова или нет. Ставки все время менялись. Последний раз, когда я справлялся, ставки принимались из расчета шестьдесят пять к тридцати пяти в пользу плешивости; я тоже поставил — и получил бы пять фунтов, окажись это не так.