Книга Стая - Франк Шетцинг

— Была. Я видела, что животное регистрировало зеркальное отражение. То есть, оно знает: это я. Но разве из этого неизбежно следует самосознание?

— Вы только что сами ответили на вопрос. Оно знает: это я. Оно обладает сознанием своего Я.

— Мне так не кажется, — она выступила на шаг ближе. Эневек оглядел её, нахмурив брови. У неё были рыжие волосы, острый носик и слегка расставленные передние зубы. — Ваш опыт подтверждает у них сознание телесной идентичности. Но это ещё не значит, что животное обладает сознанием перманентной идентичности и выводит из этого для себя правила обращения с другими живыми существами.

— Этого я и не говорил.

— Говорили. Вы привели тезис Гэллапа, что некоторые животные по самим себе могут судить о других.

— Обезьяны.

— Что, кстати сказать, оспаривается. По крайней мере, вы не сделали никаких ограничений, когда говорили затем об афалинах и белухах. Или я что-то не так поняла?

— В этом случае и не нужно ничего ограничивать, — досадливо ответил Эневек. — Что животные узнают себя, доказано.

— Некоторые испытания дают основания предполагать это, да.

— К чему вы клоните?

Она пожала плечами и глянула на него круглыми глазами.

— Ну, разве это не очевидно? Вы можете видеть, как ведёт себя белуха. Но откуда вам знать, что она думает? Я знакома с работой Гэллапа. Он думает, что доказал, будто животное способно войти в положение другого. Это предполагает, что животные думают и чувствуют, как мы. То, что вы нам сегодня продемонстрировали, есть попытка их очеловечивания.

Эневек лишился дара речи. Она хочет побить его, его же собственным аргументом.

— У вас действительно такое впечатление?

— Вы сказали, что киты, возможно, похожи на нас больше, чем мы думали раньше.

— Почему вы так невнимательно слушали, мисс…

— Делавэр. Алиса Делавэр.

— Мисс Делавэр, — Эневек подобрался. — Я сказал, что киты и люди больше похожи друг на друга, чем мы думали.

— В чём же различие?

— В точке зрения. Дело не в том, чтобы выставить человека образцом, а в принципиальном родстве…

— Но я не думаю, что самосознание животного сравнимо с человеческим. Начать с того, что человек имеет перманентное сознание Я, благодаря которому он…

— Неверно, — перебил её Эневек. — Люди тоже развивают постоянное сознание о себе самом только при определённых условиях. Это доказано. В возрасте от 18 до 24 месяцев маленькие дети начинают узнавать своё отражение в зеркале. До того они неспособны рефлектировать о своём Я-бытии. Они осознают состояние своего духа меньше, чем этот кит, которого мы только что видели. И перестаньте постоянно ссылаться на Гэллапа. Мы здесь стараемся понять животных. А вы что стараетесь?

— Я только хотела…

— Вы хотели? Знаете, как подействовало бы на белуху, если бы в зеркало смотрели вы? Например, вы краситесь — что бы это значило для кита? Он бы сделал вывод, что вы можете идентифицировать персону в зеркале. Всё остальное показалось бы ему идиотизмом. В зависимости от того, каков ваш вкус в одежде и косметике, он бы даже мог усомниться, что вы узнаёте своё отражение. Он бы поставил под вопрос ваше духовное состояние.

Алиса Делавэр покраснела. Она хотела ответить, но Эневек не дал ей заговорить.

— Разумеется, эти тесты лишь начало, — сказал он. — Те, кто серьёзно изучает китов и дельфинов, не собирается оживлять мифы об их дружеских пирушках с человеком. Вероятнее всего, ни киты, ни дельфины не питают особого интереса к человеку именно потому, что они существуют в другом жизненном пространстве, имеют другие потребности и прошли другой эволюционный путь, чем мы. Но если наша работа будет способствовать тому, что люди станут уважительнее относиться к этим животным, то это стоит любых усилий.

Он ответил ещё на несколько вопросов — как можно короче. Алиса Делавэр со смущённой миной держалась на заднем плане. Наконец Эневек попрощался с группой и подождал, пока все разойдутся. Потом обсудил со своей исследовательской командой ближайшие планы и направления работы. Оставшись наконец один, он подошёл к краю бассейна, глубоко вздохнул и расслабился.

Он скорее мирился с публичной работой, чем любил её. Но она была неизбежной. Его карьера продвигалась планомерно. Слава новатора исследований разума бежала впереди него. Так что придётся и впредь сталкиваться с такими, как Алиса Делавэр, начётчиками, за горой прочитанных книг не видевшими ни одного литра морской воды.

Он сел на корточки и опустил пальцы в воду. Было раннее утро. Тесты и научные эксперименты они проводили до открытия аквариума или после его закрытия.

Что сказала эта студентка? Будто он пытается очеловечивать животных?

Упрёк больно задел его. Эневек старался заниматься наукой трезво. Всё его жизнеотношение было предельно трезвым. Он не пил, не ходил на вечеринки и не лез на первый план, чтобы разбрасываться спекулятивными тезисами. Он не верил в Бога и не принимал никакой другой формы религиозно выраженного поведения. Эзотерика была чужда ему в любом виде. Он избегал переносить на животных человеческие оценочные представления. Дельфины в первую очередь становились жертвой романтических представлений, не менее опасных, чем ненависть и превосходство: якобы они оказываются лучше людей и людям следует брать с них пример. Тот же шовинизм, который выражался в беспримерной жестокости, приводил и к безудержному обожествлению дельфинов. То их забивали насмерть, то вусмерть залюбливали.

И как раз с позиций его собственной точки зрения эта мисс Делавэр с заячьими зубами его же и упрекнула.

К нему подплыла маркированная белуха. Это была самка четырёхметровой длины. Она высунула голову из воды и дала себя приласкать, тихо посвистывая. Эневек спросил себя, разделяет ли белуха какие-нибудь человеческие чувства и может ли их испытывать. Фактически этому не было никаких доказательств. Так что Алиса Делавэр была права.

Но так же мало было доказательств обратного.

Белуха пощебетала и скрылась под водой. На Эневека упала чья-то тень. Он повернул голову и увидел рядом с собой расшитые ковбойские сапоги.

О нет, подумал он. Только этого ему не хватало!

— Ну, Леон, — сказал мужчина, подошедший к краю бассейна, — кого мучаем на сей раз?

Эневек выпрямился и оглядел подошедшего. Джек Грейвольф имел такой вид, будто сошёл с экрана какого-нибудь вестерна. Его богатырская мускулистая фигура была упакована в лоснящийся кожаный костюм. Индейские украшения болтались на широкой, как шкаф, груди. Из-под шляпы с перьями на плечи и на спину падали чёрные шелковистые волосы. Это было единственное, за чем Джек Грейвольф ухаживал, всё остальное в его облике наводило на мысль, что он неделями скачет по прерии, не видя ни воды, ни мыла. Эневек взглянул в его усмехающееся загорелое лицо и сдержанно улыбнулся в ответ.