Книга Читающая кружево - Брюнония Барри

— Помнишь? — Джей-Джей показывает чайник в форме птицы.

— Помню, как ты его разбил, — отвечает брат и ищет трещину.

— Ева заставила нас отработать долг, подавая чай за ужином. — Джей-Джей продолжает рыться в шкафу.

— У тебя есть ордер на обыск? — интересуется Рафферти.

— Таунер не возражает, — отмахивается Джей-Джей.

Рафферти испытующе смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

— От любопытства кошка сдохла, — улыбается Рафферти.

— По крайней мере она умерла счастливой, — парирует Джей-Джей.

Рафферти качает головой.

— Наверное, поэтому он такой хороший полицейский, — усмехаюсь я.

— Вы правда так считаете?

Звучит настолько искренне и эмоционально, что я невольно смеюсь. Рафферти немедленно смущается. Кто-то звонит в дверь.

— Боксера спас гонг. — Рафферти опять закатывает глаза. Как будто сама Ева сидит в этой комнате и изъясняется знакомыми поговорками.

Пришла женщина, забывшая свою шляпу.

«Никуда она не денется, не стоило волноваться», — думаю я, но молчу.

— Простите, — смущенно произносит она. — Я доехала до Беверли, а потом вспомнила, что забыла шляпку у вас.

Я провожаю ее до крыльца.

— Ева была бы очень рада твоему возвращению, — говорит женщина. — Надеюсь, ты не рассердишься на меня за эти слова.

Она не ждет ответа.

Наконец-то стало прохладнее. Где-то в парке играют на скрипке.

Когда я возвращаюсь, гости говорят о Еве. Их вдохновили фотографии. Каждый снимок — история. Джей-Джей и Бизер перебивают друг друга, обращаясь к Ане, Рафферти и ко всем, кто готов слушать.

— Похоже на ирландские поминки. — Рафферти протягивает мне пустой стакан, потому что его некуда поставить — повсюду фотографии.

— Еще? — спрашиваю я, удивляясь, что он так быстро выпил содовую. Детектив жестом показывает, что хватит.

— Ева — наполовину ирландка.

— Серьезно? — Он явно удивлен.

— Со стороны матери.

Я вспоминаю слова Евы о том, что именно ирландская кровь помогает нам читать кружево. Все ирландцы якобы обладают даром светоощущения, как слепые. По крайней мере все ирландки. Но во мне нет ничего ирландского. Моя бабушка Элизабет была первой женой Дж. Дж. и умерла, рожая Мэй. Мэй — настоящий экстрасенс, хотя и всячески это отрицает. Таким образом, дар мог достаться мне от любой из сторон.

Разговоры в другом конце комнаты становятся слишком громкими, так что невозможно продолжать беседу.

— Помнишь, как Ева посоветовала республиканскому кандидату не участвовать в выборах? — спрашивает Джей-Джей, и Бизер с шумом давится бренди. — Что там она ему сказала?..

— «Не выйдет из этого толку», — отвечает брат.

— Да, точно. — Джей-Джей поворачивается к Ане. — У того типа была уйма денег. Он твердо намеревался выиграть. А за неделю до выборов поскользнулся на собственной же рекламной листовке и в результате полтора месяца пролежал пластом в больнице, никому не показываясь на глаза, чтобы не «отпугнуть своих избирателей». Конец цитаты.

— Избирателей, которые в результате голосовали за демократов, — говорит Бизер.

— Значит, он проиграл? — недоверчиво спрашивает Аня.

— Республиканец? В Массачусетсе? Разумеется, проиграл. Не нужно быть ясновидящим, чтобы это предсказать. — Джей-Джей хохочет взахлеб.

— Может, рассказать ему о том, как мы недавно выбрали губернатора-республиканца? — спрашивает Рафферти, но тут же передумывает.

Аня и Бизер так хохочут, что не в состоянии выговорить ни слова.

— Что? — переспрашивает Джей-Джей, но Бизер заливается хохотом, и все ему вторят.

Рафферти смотрит на меня. Гости смеются. На лице у брата гримаса, точь-в-точь из фильма ужасов. На вдохе он с шумом втягивает воздух, ухает и сипит, как будто нарочно, но это не шутка. Гости начинают успокаиваться. Бизер опять заходится от смеха, и гости — следом за ним.

Подружка Джей-Джея Ирэн подбегает к нам.

— Где ванная? — торопливо спрашивает она. — Иначе я сейчас описаюсь.

— Великолепно. — Я показываю в сторону коридора и иду следом, чтобы направить ее куда нужно.

Рафферти выходит вместе со мной.

— Последняя дверь, — говорю я, и Ирэн бежит в туалет.

Мы с Рафферти стоим в коридоре. Здесь чуть тише, голоса доносятся приглушенно. Рафферти явно рад тишине. Сначала он испытывает облегчение, потом — неловкость, и начинает подбирать слова.

— Это дело было нелегко раскрыть, — говорит он.

— Что вы имеете в виду?

— Дело Евы. Обычно, когда кто-нибудь бесследно исчезал, я сразу шел к ней.

— Правда?

— Она не раз нам помогала.

Я вспоминаю, что Ева говорила о своем знакомом полицейском. Однажды она прочла кружево, и это помогло найти пропавшего мальчика. Значит, я права: Ева дружила с Рафферти.

— Она была отличной женщиной.

— Я рада, что вы были знакомы.

— Она все время о вас говорила.

Я не в восторге оттого, что Ева рассказывала обо мне, и Рафферти это понимает. Я пытаюсь скрыть свои чувства, но уже слишком поздно.

— Она говорила только приятные вещи, — поясняет Рафферти, но, судя по всему, ему известно гораздо больше.

В Салеме меня знают не только с хорошей стороны, эти сведения — своего рода общественное достояние. Не могу даже представить, как Рафферти и Ева обсуждают, например, мое лечение. Господи, да если детективу стало интересно, достаточно было заглянуть в мое полицейское досье, чтобы на год вперед обеспечить себе пищу для разговоров.

— Простите, я сяду. — Я немедленно понимаю, что это необходимо.

Меня слегка мутит. День был длинный, а мне это пока противопоказано. Голова кружится от шума, от недосказанности. Не хватает сил отгонять чужие мысли, и я слышу все незаданные вопросы: «Почему она вернулась? Она и вправду сумасшедшая?» Прежде чем Рафферти успевает возразить, я удираю в комнату.

Я пересекаю комнату, стараясь отдалиться от детектива, и встаю у окна. Рафферти появляется минутой позже. Он осматривается, ищет глазами меня, подходит и опирается на стол.

— Прошу прощения. — Он чувствует себя неловко. — Еще одна неудачная попытка завязать светскую беседу.

Мне недостает сил улыбнуться.

— Ева утверждала, что я совсем не умею это делать.

Я испытываю нечто вроде сочувствия. Он искренне старается. Смотрю на Рафферти и понимаю, что он, возможно, единственный человек в этой комнате, чьи тайные мысли я не читаю.