Книга Романтик - Николай Прокудин

Командир полка толстый, как бегемот, ежеминутно вытирал пот со лба. Тяжело ему в сорок два года со своими ста десятью килограммами живого веса по горам ходить. Красный, как помидор, с трясущимися от усталости мясистыми губами и щеками, он пыхтел как паровоз.

— Ваня! Кавун! Вода есть? — прошептал Филатов с громким присвистом. Ротный протянул командиру фляжку, и подполковник опустошил ее в три приема. Литр за минуту!

— Ваня! Молодцы! Вся рота — молодцы. Тебе орден «За службу Родине», Шипилову — «Красную звезду», офицерам и солдатам — медали. Всем! Такие результаты во всей армии никто не выдал. Молодцы!

И пошагал дальше, опустошив, между прочим, еще и мою фляжку, которую ротный ему щедро выделил. Сзади шел крепкий солдат с огромным мешком и двумя автоматами. Ординарец. Нам он осклабился улыбкой-гримасой и побрел за своим шефом.

— Не повезло солдату. Этот наш «боров» сам еле-еле идет, а если, не дай бог, ранят, ни за что на руках с гор не вынести. Только вертолетом, — усмехнулся прапорщик Голубев. — Меня, худенького, эвакуировать будет гораздо легче, но я уверен: до этого не дойдет. Разве что бухого, как свинью, но в таком виде бываю только в полку.

Мимо проходили рота за ротой на новые задачи. Нас оставили на месте, а остальные весь день прочесывали ущелье. Но больше Шипилов почти ничего не нашел. Несколько десятков цинков с патронами, несколько «эРэСов», еще миномет и мины к нему да несколько старых ружей.

Два дня рота «парилась» наверху, а батальон шарахался впустую по долине.

Мы сидели, лежали, спали, ели, пили. Все время пили замечательный чай. Чай, какого я в жизни никогда ранее не пробовал, больше не доводилось и впоследствии.

Шарики чая в кипятке раскрывались как цветочки и становились ароматными, душистыми. Чай был зеленым, я, правда, к такому чаю привык еще в Туркмении. Это было прекрасно!

Утром на третьи сутки двинулись в дорогу и мы. Батальон ждал роту в большом кишлаке. Все было вытряхнуто из домов на улочки: мука, рис, барахло, лавки, циновки. Я подобрал старинный радиоприемник, английский. Ему лет сорок, а может, и больше. Раритет. А тут в глуши он все работал и работал, люди его слушали. Единственная связь с цивилизацией. Сам ведь не знаю уже неделю, что в мире происходит. Как прошел последний футбольный тур? Выиграл ли «Спартак» у киевлян?

Я поставил приемник на край дувала и пошел по улице. За спиной раздалась автоматная стрельба. Это Дубино пустил очередь в приемник.

— Зачем, сержант?

— Пусть не слушают «духовскую» пропаганду.

— Они дикари, но и ты далеко от них не ушел. С пальмы ты не спускался, потому что в Бульбении они не растут, но на елке или ты, или твои близкие предки жили совсем недавно.

— Предки это хто?

— Ты все равно не поймешь. Не забивай голову. Иди дальше, сержант. Минометчики поймали двух лошадей и погрузили на них минометы,

Хитрецы. Переход, судя по расстоянию на карте, предстоял долгий. По хребту вверх, затем спуск в ущелье, подъем еще на хребет, марш по гребню и вновь спуск уже в долину, и наконец, бросок к технике по пересохшему руслу реки. Идти километров пятнадцать. Хорошо хоть сухой паек съели, все легче. Разведчики и управление полка двинулись в горы, наша рота опять шла в замыкании. Бойцы грелись у костра, в который бросали корзины, циновки. В нем горело что-то подозрительно знакомое. Я подошел поближе и увидел свой немецкий пуховый спальник. Ротный мне, как не ходившему раньше по горам, выделил «ординарца» из взвода (Корнилова) для заботы обо мне. О ротном заботился медик Степан. Вот этот «ординарец» и жег мой драгоценный спальник.

— Ты что делаешь, гад? — заорал я.

— Чтоб «духам» не достался. Я его выбросил, — глядя мне в глаза, ответил глупо ухмылявшийся солдат.

— А с чего он «духам» бы достался-то?

— Да у него же замок сломался, я вам новый трофейный взял. А этот белый — тяжелый, и спать в нем жарко. А зеленый — легкий, новый, — принялся нахваливать спальник «ординарец» — узбек.

— Вот черт! Ну, подсунул второй взвод дегенерата! Легкий, новый! А зимой, что я буду делать в этом легком поролоновом? Он белый, потому что зимний!

Солдат глуповато хмыкнул, закосил глазом в сторону и принялся бочком-бочком линять к костру. Спальник трещал и вонял гусиным пухом. Хорошо горел. Пропал алексеевский подарок. Вот черт! (Больше я себе никогда «ординарцев» не брал.)

Ротный направился ко мне, посмотрел в костер, заматерился, плюнул в огонь и, похлопав одобряюще по плечу, отошел в сторону, командуя:

— Подъем! Начать движение. Первый взвод идет первый, затем ГПВ, второй и третий. Ник, берешь Дубино и Степана и в замыкании. Не отставайте! За нами никого, и «духи» наверняка будут наблюдать за отходом. Вперед, не отставать!

Взводный Голубев по примеру минометчиков загрузил на другого коня станок от «Утеса» и АГС. Рота по узкой тропинке двигалась все выше и выше и достигла середины этого серпантина, вьющегося к вершине. В этот момент почти с самого гребня сорвалась лошадь с минометом, кувыркаясь и ударяясь о камни и уступы, затем полетела в пропасть.

Комбат заорал на все ущелье и принялся крыть всех матом. Командир батареи Вася Степушкин, маленький, худенький, светловолосый капитан, как-то съежился и вжал голову в плечи. Получив нагоняй, он принялся организовывать экспедицию по подъему минометов. Это после того как два миномета просвистели до самого дна ущелья, впереди трупа животного.

Догнали нас солдаты с минометами уже на самой вершине. Гимнастерки от пота побелели и стали как корка.

Пришлось разгрузить свою лошадь и Голубеву. Нелегко было тянуть все тяжелое вооружение минометчикам и пулеметчикам. На привале ком-

Бат перестроил порядок движения. Тылы уходили первыми, затем вторая и третья роты, минометчики разошлись поротно. Мы шли последними.

Замыкал движение разведвзвод. Комбат уходил с нашей ротой. "Решил приобщиться к нашему подвигу, поближе к «героям», — пошутил ротный. Наконец после всех спусков и подъемов вышли на высокогорное плато. Тут размещалась кошара с овцами и низенькое строение из камня, почти нора, обложенная каменным забором. У входа в «нору» жалась женщина с грудным ребенком, рядом ползали еще пара ребятишек. У забора стоял высокий голубоглазый, чернобородый пуштун и что-то восторженно говорил, приветствовал, предлагая лепешки. Я и ротный взяли одну и разломили пополам, пожали ему руку и пошли дальше.

Абориген погладил руки комбата, помахал солдатам и что-то все горланил вслед. Едва мы скрылись за холмом, как раздался выстрел, и тут же послышался истеричный, дикий женский крик, полный ужаса.

Комбат развернулся и вместе с Айзенбергом побежал назад.

Кавун остановил роту, и мы заняли оборону. Маты Подорожника были слышны даже нам.

Минут через десять появился разведвзвод, который подгонял командир батальона. Подорожник весь путь продолжал бить кулаком по голове и пинать ногами какого-то разведчика. Это был Тарчук (перед рейдом доукомплектовали разведвзвод, и он, как бывший спецназовец, попросился к ним, а мы не возражали, ротный с радостью сделал этот «подарок», старший лейтенант Пыж не ведал, какой это «данайский дар»).