Книга Солнце обреченных - Игорь Градов

Немного повеселев от этих мыслей, Мишель принялся с рвением кричать на замешкавшегося корнета. Тот побледнел и изо всех сил хлестнул лошадь. Обиженная кобыла взбрыкнула и выбросила корнета из седла – мальчишка с криком полетел в снег. Стройные ряды гвардейцев смешались, Жемов, матерясь, поскакал разбираться.

За репетицией конногвардейцев наблюдала праздная публика. Среди нескольких дам, гувернанток с детьми и пары стариков из отставных офицеров, были два неприметных господина в добротных зимних пальто. Они тихо переговаривались между собой.

– Итак, дорогой Петр Андреевич, – произнес полковник Геберт, – могу доложить: у наших бомбистов все почти готово. Рысков сообщает, что подкоп скоро завершат, осталось буквально несколько саженей, динамит изготовлен и доставлен в лавку. Вы не поверите – его хранят в бочках из-под острого швейцарского сыра! Представляете, сверху круги, а под ними – взрывчатка. Опасно, конечно, но зато никто не полезет – дух от сыра такой, что не каждый выдержит.

Граф Шуваловский удовлетворенно хмыкнул.

– А что бомбы – тоже готовы?

– Да, и уже испытаны. Кибальчев показал на пустыре Рыскову, как нужно метать бомбы.

– Как вы думаете, Рысков не струсит в самый последний момент?

– Нет. К тому же он боится нас гораздо больше, чем своих товарищей. Впрочем, я ему обещал, что заряд мы ему дадим маленький – никакой опасности ни для него, ни для государя не будет.

– А на самом деле?

– Достаточно сильный, чтобы повредить карету, но при этом не задеть императора. Мы же не хотим, чтобы с ним что-нибудь случилось! На канале и вокруг него будут стоять мои люди, они проследят, чтобы Рыскову никто не помешал. А как только он бросит бомбу, его сразу схватят и доставят в полицейское управление, где и допросят. Формально, конечно – все, что нужно, мы и так уже знаем. Одновременно возьмем Желябина, Кибальчева, Перову, Богданова, Анну и всех остальных, ликвидируем Исполнительный комитет в целом. Полиция рот разинет от удивления, когда узнает, что все преступники уже нами схвачены. Думаю, что государь останется доволен.

– Я опасаюсь, как бы бомбисты не поставили второго метальщика, для подстраховки…

– Не важно, карета достаточно прочная, с металлическим блиндажом, выдержит не одну бомбу. К тому же у государя хорошая охрана, терские казаки, они не позволят второму бомбисту приблизиться.

– Что вы будете делать, если государь все же решит поехать не по каналу, а по Малой Садовой?

– Придется ждать следующего случая…

– Но он может и не представиться. Государь, как мне доложили, назначил заседание кабинета министров и Государственного совета на 3 марта. На нем будут обсуждать проект Лорис-Меликова, после чего Александр Николаевич сразу переберется с семьей в Гатчину.

– Значит, нужно все сделать именно 1 марта, – подвел итог Геберт. – Надо только убедить государя свернуть на Екатерининский канал, ведь обычно он ездит по Садовой и Невскому…

– А мы попросим об этом Мишеля, – Шуваловский кивнул на Романова, который усердно распекал незадачливого корнета. – Пусть поговорит с дядей, тот его любит, глядишь, и прислушается. Мы скажем Мишелю, что Александру Николаевичу угрожает страшная опасность и что необходимо поменять маршрут. Мишель глуп, зато умеет говорить искренне, он, пожалуй, сможет убедить царя.

– Вы думаете, Мишелю можно доверять? – спросил Геберт.

– Мне удалось привлечь его на нашу сторону – именно он сообщил мне о точной дате отъезда императора в Гатчину. Полагаю, можно верить.

– Что ж, пусть будет так, – согласился полковник, – но остается еще один нерешенный вопрос: что делать с Желябиным? Он регулярно встречается с Иваницкой, а она любовница Мишеля. Если после покушения откроется невольная причастность Алины к заговору…

– Желябина нужно взять раньше, чем остальных, – решил Шуваловский, – и по возможности тихо, чтобы не вызвать у заговорщиков подозрения. Пусть думают, что Желябин попался случайно или его кто-то выдал. Кстати, вам удалось найти предателя в вашем управлении?

– Пока нет, но я этим занимаюсь, – поморщился, как от зубной боли, полковник. – У нас много служащих, трудно проверить каждого за столь короткое время.

– Каждого и не надо, – заметил Шуваловский, – ищите тех, кто меньше всего заметен, но больше всех знает.

– Кого же это? – поинтересовался полковник.

– Переписчики, делопроизводители, все те, кто имеет доступ к секретным бумагам. Я думаю, что утечка тайных сведений происходит именно из канцелярии.

– Хорошо, я проверю, – пообещал Геберт, – а теперь извините, Петр Андреевич, мне пора – дела ждут.

– До свидания, – попрощался Шуваловский, – увидимся послезавтра, на вечере у графини Палле. Вы, надеюсь, там будете?

– Куда же я денусь, – усмехнулся полковник, – у графини будет государь, значит, буду и я.

Геберт и Шуваловский раскланялись и разошлись в разные стороны.

Между тем Павлу Жемову удалось наконец навести на плацу порядок и выстроить гвардейцев в линию. Репетиция развода продолжалась.

20 февраля, пятница

Трактир "Копейка"

На улице мела метель. Всего два дня прошло, как в город вернулась зима, а от прежней отепли не осталось и следа. Вдоль тротуаров выросли сугробы, дворники едва успевали расчищать улицы и переулки. Снегу за сутки нанесло столько, сколько не было за все предыдущие месяцы. Петербуржцы зябко кутались в шинели и шубы, мелкий чиновный люд старался как можно быстрее добежать от квартиры до присутствия и там отогреться у казенной печки.

Из дверей трактира "Копейка" вырывались клубы пара. В него то и дело входили замерзшие ямщики или помещение покидали изрядно пьяные мастеровые да приказчики. В "Копейке" и так всегда было многолюдно, а сегодня, в связи с морозами, народу набилось, как сельдей в бочку.

Николаю Рыскову пришлось занять место в самом углу, довольно далеко от прилавка. Впрочем, это было даже хорошо – на него мало кто обращал внимания. Перед Николаем стоял графинчик с водкой, который он уже заканчивал, и нехитрая закуска. В последнее время он стал выпивать все чаще – от страха, наверное. Рысков панически боялся, что о его предательстве узнают товарищи по Исполнительному комитету (чем это для него кончится, он прекрасно себе представлял), но еще больше боялся полковника Геберта. А ну как не выполнит своего обещания и отдаст на растерзание толпе?

Николай с детства боялся боли и, чтобы избежать ее, был готов буквально на все. Однажды отец хотел выпороть его за какую-то мальчишескую шалость, так он полчаса валялся у папаши в ногах, обнимая сапоги, но вымолил-таки прощение. За этот страх перед физической болью товарищи по детским играм его презирали и называли не иначе, как Тютя-Матютя.

Николай налил себе полрюмки водки и разом выпил. По телу потекла приятная теплота, страхи стали постепенно отступать куда-то глубь, в подсознание. К сожалению, вырваться из лавки в кабак и пропустить рюмку-другую в последнее время удавалось все реже – Анна бдительно следила за ним, требовала, чтобы он как можно реже отлучался из дома.