Книга Королек - птичка певчая - Решад Нури Гюнтекин

— Ты должна непременно взять свои слова обратно!

— Непременно возьму, сделаю все, что хочешь, толькоотпусти.

— Нет, не для того, чтобы не обидеть меня, без обмана…

— Хорошо. Не для того, чтобы не обидеть… Без обмана…По-настоящему…

Мюжгян поднялась, поправила платье.

— А ты и в самом деле сумасшедшая, Феридэ, —засмеялась она.

Я сидела на земле и дрожала.

— Как ты можешь так клеветать на меня! Побойся аллаха,абла! Ведь я еще ребенок! — И слезы ручьем хлынули у меня из глаз.

В эту ночь у меня начался сильный жар. Я никак не моглазаснуть, бредила, металась по кровати, точно рыба, попавшая в сеть.

К несчастью, ночи были короткие. До самого рассвета Мюжгянне отходила от меня.

Я испытывала к себе отвращение, смешанное с непреодолимымстрахом. Казалось, во мне что-то изменилось. Я без конца всхлипывала,прижимаясь к Мюжгян, и повторяла, как капризный ребенок:

— Зачем ты так сказала, абла?

Мюжгян отмалчивалась, видимо, боялась подвергнуться новомунападению; она положила мою голову к себе на колени, гладила волосы, стараясьуспокоить меня. Но под утро Мюжгян так разнервничалась, что не выдержала,взбунтовалась и как следует пробрала меня:

— Сумасшедшая, разве любить — стыдно?Светопреставления-то не случилось! И если в будущем ничего не произойдет — выпоженитесь. Вот и все… Теперь спи, я рядом. Мне твое хныканье надоело.

И тут-то я спасовала. У меня уже не было сил сопротивлятьсятакому неожиданному натиску. Я сдалась, как коза из детской сказки, которая всюночь в горах сражалась с волком, но под утро все-таки угодила ему в пасть.

Уже сквозь сон я услышала, как Мюжгян опять повторилаласковым голосом:

— Наверно, и он к тебе неравнодушен.

Но у меня уже не было сил возмущаться, я уснула.

 

На следующий день нас пригласили в усадьбу одного из местныхбогачей.

Кажется, за всю свою жизнь я еще никогда так не веселилась ив то же время никогда так не безумствовала, как в этот день.

Предоставив тетке и Мюжгян сплетничать у бассейна совзрослыми, я во главе младших обитателей усадьбы как угорелая носилась по саду,сметая все на своем пути. Я не побоялась даже попробовать вскарабкаться, правдабезуспешно, на неоседланную лошадь. Когда я попадалась на глаза тетке и Мюжгян,они делали мне отчаянные знаки. Я прекрасно понимала, что они хотят сказать, нопритворялась, будто до меня не доходит смысл этих жестов, и вновь исчезаласреди деревьев.

Конечно, неприлично здоровой, как кобыла (деликатное илюбимое выражение моих теток), пятнадцатилетней девице проказничать среди слуги работников усадьбы, носиться растрепанной, с непокрытой головой и оголенныминогами… Я это и сама хорошо понимала, но никак не могла заставить себя внятьголосу разума.

Улучив момент, когда Мюжгян осталась одна, я схватила ее заруку.

— Неужто тебе интересно с этими манерными, какармянская невеста, барышнями? Пойдем поиграем с нами!

Мюжгян даже рассердилась:

— Ты меня всю ночь терзала до утра! Удивительноесущество! Прямо чудовище какое-то! В каком ты состоянии была этой ночью,Феридэ! Двух часов не поспала, вскочила ни свет ни заря; неужели ты нечувствуешь ни капли усталости? Щеки румяные, глаза блестят. Посмотри, на кого япохожа!

Бедная Мюжгян действительно плохо выглядела. От бессонницылицо ее вплоть до белков глаз было воскового цвета.

— А я не помню, что было ночью… — ответила я и сноваубежала.

 

Под вечер мы возвращались домой пешком, наш экипаж где-тозадержался. По-моему, это было гораздо приятнее, да и имение находилосьнедалеко от нашего особняка. Тетушка Айше и две соседки ее возраста плелисьпозади. Я и Мюжгян, которая наконец решила немного оживиться, ушли далековперед. По одну сторону дороги тянулись сады, огороженные плетнями, изредкапопадались полуразвалившиеся стены когда-то стоявших здесь домов; по другую —простиралось безнадежно-пустынное море без парусов, без дымков, дышавшее молчаливымотчаянием.

В садах уже хозяйничала поздняя осень. Зелень, обвивающаяплетни и заборы, поблекла. Изредка попадались увядшие полевые цветы. На пыльнуюдорогу ложились дрожащие тени чахлых грабов, выстроившихся вдоль обочины, светвей уже слетали первые листья.

А вдали, в глубине запущенных садов, горели красноватымипятнами заросли ежевики. Без сомнения, аллах создал эту ягоду для того, чтобымои тезки — чалыкушу — лакомились ею. Поэтому я поворачиваюсь спиной ктоскующему морю, хватаю Мюжгян за руку и тащу ее туда, к багряным кустам.

Наши спутницы уже поравнялись с нами, но пока они черепашьимшагом дойдут до угла, мы сто раз успеем добежать до кустов.

Мюжгян столь медлительна и неповоротлива, что не толькоменя, человека нетерпеливого, — кого хочешь сведет с ума. Когда мыплетемся по полю, каблуки у нее подворачиваются, она боится наколоть соломойноги, нерешительно топчется на месте, прежде чем перепрыгнуть через узкуюканавку.

Неожиданно на нас выскакивает собака. Собачонка такая, чтопоместится в ридикюле Мюжгян. Но абла уже готова бежать, звать на помощь. Инаконец, кроме всего прочего, она боится есть ежевику.

— Захвораешь, живот заболит! — кричит она, вырываяу меня ягоду из рук.

Приходится с ней немного повздорить. Из-за нашей возниежевика мнется, прилипает к лицу, оставляет пятна на моей белой матроске,широкий воротник которой украшен двумя серебряными якорями.

Я думала, что мы сто раз успеем полакомиться ягодами, покавзрослые дойдут до угла. Но они уже достигают поворота, а мы боремся с Мюжгяниз-за ежевики.

Очевидно, они беспокоятся и поэтому не сворачивают, смотрятв нашу сторону. Рядом с ними какой-то мужчина.

— Интересно, кто же это? — спрашивает Мюжгян.

— Кто может быть? — ответила я. —Какой-нибудь прохожий или крестьянин…

— Не думаю…

— Откровенно говоря, я тоже сомневаюсь…

В вечерних сумерках да еще под тенью деревьев, росших удороги, невозможно было различить черты лица незнакомца.

Вдруг мужчина замахал нам рукой, отделился от группы женщини направился в нашу сторону.

Мы растерялись.

— Странно… — сказала Мюжгян. — Очевидно, этокто-нибудь из знакомых.

— И тут же взволнованно добавила: — Ах, Феридэ, это,кажется, Кямран…