Книга Письма из Лондона - Джулиан Барнс

Консервативные члены парламента, до глубины души пораженные неброской пылкостью сэра Джеффри, не могли поверить, что он сам решился на подобное вероломство; нашлись такие, кто указывал на жену экс-министра, которая была известна своим неприязненным отношением к политике миссис Тэтчер. «Речь, на сочинение которой Элспет Хау понадобилось десять минут, а Джеффри, чтобы произнести ее, — десять лет», — гласил вердикт. Но вопрос об авторстве обсуждался недолго, поскольку сэр Джеффри, как обладающая единственным жалом пчела, сделавшая свое дело, теперь свалился за батарею, и его запечный стрекот потонул в жужжании приближающегося шершня. На следующий день после того как Хау произнес свою речь, Майкл Хезлтайн, бывший член совета министров, жужжавший на премьер - министра с задних скамей начиная с момента своей отставки в январе 1986-го, объявил, что намерен баллотироваться в лидеры. В отличие от сэра Джеффри, которого за сорок лет его политической карьеры сравнивали разве что с дохлой овечкой и кусающимся половичком, Хезлтайн всегда был заметным политиком, чья активная, бойцовская позиция (и некоторая несуразность) отразилась в его прозвище: Тарзан. Как и миссис Тэтчер, он богат, подтянут и ослепительно белокур — щирнармассы от таких балдеют; но тогда как миссис Тэтчер является миллионершей исключительно благодаря браку, Хезлтайн владеет своими деньгами единолично. Его текущее состояние оценивается приблизительно в £65 миллионов — таким образом, он самый богатый член Палаты общин. Это обстоятельство в числе прочего позволяло ему финансировать то, что в течение почти пяти лет было равносильно необъявленной кампании по борьбе за лидерский пост. И вот сейчас наконец у него появилась возможность повести игру в открытую. «Тарзан против Железной Леди» — может статься, этот номер в программе боев и не сулил ничего особенно нового, но страна прильнула к телеэкранам.

Еще в 1952-м, проходя курс обучения в Оксфорде (где он был известен под разными именами: Майкл Филистер — за свои интересы в сфере культуры, а также Фон Хезлтайн — за свою арийскую внешность), Хезлтайн нацарапал свой жизненный план на задней стороне конверта. Пост председателя в дискуссионном обществе Оксфордского университета, успешное сколачивание состояния, место в Парламенте, должность министра — все эти намеченные пункты были в должное время пройдены. В конце этого генплана, напротив девяностых годов, он написал: «Даунинг-стрит». Очень кстати, и не без известной пикантности, на той министерской фотографии 1979 года Хезлтайн стоит непосредственно за креслом миссис Тэтчер — идеальная дислокация для «улыбающегося с ножом»[33]. С первых своих шагов он был откровенно честолюбив (честолюбие в британской политике грехом не считается, чего не скажешь об откровенности); на конференциях тори он бросался в глаза, как Чиппендейл в партии Тапперверов[34]; в качестве министра он проявил себя рьяным тэтчеритом, налево и направо распродавая муниципальные дома и приватизируя военные предприятия; производил впечатление человека сметливого, но не пораженного интеллектуальной червоточиной. Как написал его старый друг и коллега по Парламенту Джулиан Критчли: «Майкл уж точно не интеллектуал, но в партии Тори помехой это не считается». Большей помехой могло быть то, что для консервативной Старой Гвардии он казался чуточку выскочкой, эдаким шибко оборотистым мальчонкой на побегушках. Из буржуазного Суонси, через строительство и издательский бизнес, к дому в Белгрейвии, затем поместье в 400 акров, где парковые ворота специально переделывались, чтобы вставить туда указывающий на нового владельца вензель с инициалами «МРДХ»[35]— не кажется ли вам, что он как-то уж чересчур пронырлив, слишком социально мобилен, а?

Уильям Уайтлоу, бывший заместитель миссис Тэтчер на посту премьера, из сквайров старинной закваски, поставил Хезлтайна на место, назвав его «человеком, который расчесывает волосы на публике». Но такого рода колкости и снобские подковырки, исходящие от аристократического и крупноземлевладельческого фланга партии тори, неизбежны и свидетельствуют скорее в пользу допущения об утрате власти. Двум последним консервативным премьер-министрам также приходилось выносить эти кривоватые насмешки: Эдвард Хит был широко известен как Бакалейщик, Маргарет Тэтчер — как Дочка Бакалейщика (не в смысле ее политической преемственности, а потому что ее отец владел продуктовой лавкой).

Не станем задерживаться на его имидже парвеню; более существенным было предположение о том, что Тарзан ведет себя в соответствии со своим прозвищем — а именно непредсказуемым образом скачет с дерева на дерево, издавая тарзановский рев, чтобы привлечь к себе внимание. Эта его репутация зиждется главным образом на двух инцидентах. В ходе первого, еще в 1976 году, принимая участие в дебатах в Палате общин, он схватил спикерскую булаву[36]и размахивал ею предосудительным образом. Во втором, десять лет спустя, он стремительно рванул из Кабинета министров миссис Тэтчер, променяв теплое местечко в правительстве на ледяные пустыни задних скамеек в парламенте. Оба этих факта о мистере Хезлтайне были общеизвестны; но сейчас, когда из колоритного аутсайдера он преобразился в кандидаты в премьеры, их снова вытащили на свет божий, и на этот раз в них обнаружился совсем другой поворот. Когда он схватил булаву и тарзанически размахивал ею, то угрожал ли он размозжить головы ничтожным, трепещущим от ужаса министрам тогдашнего лейбористского правительства посредством этого тупого и блестящего предмета? Было ли то безрассудным и грубым действием, оскорблявшим достоинство членов Палаты? Согласно откорректированной версии — ничуть: то был утонченный жест, образец сценической иронии, в тот момент принятый на ура патриархами тори, которые впоследствии принялись воротить от него нос.

Что касается отказа от должности в Кабинете миссис Тэтчер, то тут пристального рассмотрения заслуживают как его суть, так и манера, в которой он произошел. Отставка в политике некоторым образом похожа на креативное банкротство: если все сделать надлежащим образом и в правильный момент, то можно восстановить и состояние, и даже репутацию. Гляньте-ка, говорят избиратели, тут перед нами человек принципов — принципы для него важнее, чем соображения кошелька и табличка на двери кабинета — и, когда придет время, мы об этом вспомним. Тут, однако ж, надо правильно спланировать решающий шаг. Отставка из-за Мюнхенского сговора с Гитлером служила охранной грамотой на всю дальнейшую карьеру. Отставка из-за англо-французского вторжения в Суэц[37]— не менее эффектно, но чуть менее надежно. (Ультраконсерваторами впоследствии были выдвинуты обвинения в измене.) К сожалению, редко кому из политиков удается ухватить тог идеальный момент, когда одновременно совпадают важное в масштабе страны событие, дело принципа и тот час в их карьере, когда reculerpour mieux sauter[38]окажется самым лучшим вариантом. Майкл Хезлтайн ушел из тэтчеровского кабинета из-за того, что получило широкую огласку под кодовым названием Дело о Вертолетах Уэстленд. Четыре года спустя мало кто может вспомнить детали этого казуса, и еще меньше найдется людей, которых вообще всеэто волнует. Избиратели могут припомнить продажу британской вертолетостроительной компании американской фирме; Хезлтайна, министра обороны, который требовал, чтобы на торгах была рассмотрена заявка европейцев; какие-то перетасовки документов и интриги фаворитов миссис Тэтчер; стремительный рывок Хезлтайна из Кабинета министров; дело о каких-то просочившихся в печать документах; затем еще одна министерская отставка. Но шла ли там речь о принципах? Какое-то армейское имущество, остающееся в руках европейцев, что-то имеющее отношение к тому, как должно действовать правительство, и гораздо больше к принципу премьер-министра ни на минуту не выходить из образа старой противной раскомандовавшейся мымры.