Книга Доля ангелов - Арина Веста

Кинг запрещал мне трогать трость, но в тот вечер он где-то задержался. Я достал из тайника под вагонной полкой, служившей мне кроватью, посох Вольфа и вынул перстень. Я уже знал, как вызвать „дух камня“. Нужно было надеть перстень на левую руку, мысленно задать вопрос и прикрыть глаза. В ожидании ответа надо было дышать ровно, чтобы расслышать слабый голос камня и не „расплескать“ изображение.

Внутри камня родилось слабое свечение. Настя заглянула в мерцающую глубину, крупно вздрогнула и закрыла лицо ладонями:

— Нет, мне страшно, давай лучше спрячем его!

Внутри камня, как в алом аквариуме плавала спящая голова. Вокруг нее колыхались размытые космы, похожие на солнечные протуберанцы.

„Ты, кто живет в этом камне, покажи мою мать!“ — беззвучно приказал я.

Губы „мертвой головы“ страдальчески дрогнули, тяжелые веки приоткрылись, и мир вокруг меня окрасился кровью.

Я увидел ребенка лет шести или семи, большеглазого, с нежной кожей и мягкими золотисто-русыми волосами и не сразу понял, что это я сам. Мальчишка хныкал и протирал глаза. Дощатая дверь трещала под ударами.

— Откройте! Наркомат внутренних дел!

— Мама! — позвал ребенок.

— Тише! Тише!

Молодая женщина, стоя на коленях, натягивала на ноги мальчика теплые чулки и тяжелые зимние ботинки. Почему лицо ее не осталось в моей памяти? Я помню даже кружевной воротничок на сером платье; последние дни она спала одетой, но не помню ее лица. Задыхаясь от спешки, она выталкивала меня с черной лестницы:

— Беги!

У крыльца дымил черный автомобиль, по осенним лужам растекались радужные бензиновые всполохи. Я не знал, куда мне идти, и топтался в темном осеннем дворе. В наших окнах, единственных во всем доме, горел свет. Я услышал приглушенный крик, посыпалось битое стекло, и я бросился обратно, вверх по лестнице. Я колотил в дверь, но запор уже захлопнулся, и я не мог попасть туда.

— Мама!!!

Это были последние слова, которые я произнес, перед тем как Всевышний наложил на меня обет молчания. Я бился грудью о дверь, пока меня не схватили за шиворот и не приподняли от пола. Извернувшись, я с визгом вцепился в жесткую волосатую руку и, прокусив ее до крови, ринулся вниз на улицу. Я слышал свистки и вопли, топот сапог и крик матери:

— Беги! — ее голос захлебнулся и стих.

Я бежал сквозь дождь, по лужам, через темный парк. Уже никто не гнался за мной, а я все бежал, не в силах остановиться, не встречая на своем пути и малого укрытия, чтобы забиться в пещеру, в щель, в древесное дупло и наконец-то ощутить себя в безопасности.

Впереди мигали гирлянды разноцветных лампочек. Я пролез между досок забора и, ринувшись напролом, прополз в дыру под тентом. Все еще спасаясь от погони, я ужом ввинтился сквозь решетку и оказался в клетке. Чудовище, дремавшее в углу, забило полосатым хвостом. Я упал на спину. Зверь потрогал лапой глухо застегнутое пальтишко, обнюхал мое лицо, щекоча проволочными усами, и ворча улегся в углу клетки. Я выбрался из клетки, нашел большой ящик, залез в него и накрылся крышкой. Забившись в угол, я заснул от пережитого страха.

…Я очнулся под гром оркестра, в яростном свете прожекторов и беззвучно закричал от ужаса. В горле дрожали натянутые струны, но я не слышал своего голоса, и от этого было еще страшнее. Пестрая, раскрашенная тарелка арены неслась мне навстречу. Алые и белые зубцы по ее краям вертелись, сливаясь в сплошной узор. Я летел вниз в сундуке среди развевающейся кисеи и разноцветных огненных струй, под оглушительный рев оркестра, как упавший с небес метеорит.

Кинг в ту ночь не пришел ночевать. Не было его и на следующее утро. В отчаянии я решил „спросить“ о нем перстень. Как всегда после короткого головокружения и падения в алую бездну, я получил то, о чем просил.

…Воображение перенесло меня в комнату с низким потолком и решетками на окнах. На стуле сидел полураздетый Вольф. Белая рубаха на нем была разорвана. В углах губ присохла кровь.

— Итак, вы Вольфганг Зейберг, польский эмигрант? — допрос вел худощавый, обритый наголо человек. — 1900 года рождения. Местечко Кадош под Краковом. Еврей. Из ремесленников. Основное занятие фокусник-иллюзионист. Вы подтверждаете, что знакомый вам лама Данцон — официальный агент Токио?

Вольф молчал.

— Говорят, если выбить зубы, язык работает гораздо лучше, — заметил офицер.

Вольф вздрогнул, словно проснувшись:

— Лама мой друг и, если хотите, тоже мастер иллюзиона. Он пришел из алтайского дацана и к Японии не имеет никакого отношения.

— Тогда откуда ты взял сведения о передвижениях японцев? — следователь резко перешел на „ты“. — Ты работаешь на японскую разведку?

— Я не располагаю никакими сведениями о деятельности этой разведки.

Несколько дней назад Кинг выступал перед резервом Дальневосточной армии и на вопрос о судьбе без вести пропавшего летчика сказал, что его самолет был сбит над позициями японцев, но летчик жив и переведен в лагерь военнопленных вблизи японского местечка Хиото. В зале наверняка был агент „Смерша“, который и донес о „пророчестве“ куда надо.

— Откуда ты узнал о пленных в Хиото?

— Я умею читать небесную книгу пророчеств, — обреченно произнес Вольф.

— Что ты тут пропаганду разводишь, грязный жид?

Вольф встал без приказа. Его глаза были полузакрыты, словно он читал невидимый текст в гранях хрустального шара:

— Перед Огненным разумом нет ни эллина, ни иудея. Но есть люди, и есть — дьяволы! Мне не нужно собирать информацию. Не нужно кропотливо изучать и анализировать ее, как разведчику или резиденту. Это слишком человеческий путь. Мои прозрения похожи на вспышку. Мне ведомо время Ангелов, где все, что будет, уже свершилось…

Вольфа сбили с ног и принялись молотить ногами. Это приемы жесткого следствия назывались „французской борьбой“. Я не чувствовал боли, от которой корчился мой учитель, но потерял сознание. Очнувшись, я больше не мог „нащупать“ мысли Вольфа. Мне чудились крадущиеся шаги вокруг вагончика, и я плакал от страха. В ногах скулил Медоро. Глубокой ночью пудель лапами открыл дверь вагончика и убежал в дождливый мрак. Сквозь шум ливня я не сразу расслышал тяжелые шаги. Скрипнула дверь, в вагончик запрыгнул рыжий от глины Медоро.

— Тайбеле, — позвал из тьмы знакомый голос.

С плеч Вольфа сползала мокрая земля, по лицу бежали потоки грязи, и мешались с кровью. Я бросился к нему, тычась в ледяные щеки и омертвелые губы:

— Папа…

— Мальчик мой… Ты говоришь! Говори, говори еще!

— У тебя кровь? Они били тебя? — шептал я.

— Восемь пуль прошли мимо, но ни одна пчела не укусила… — он силился улыбнуться. — Это всего лишь царапины. Меня забросали землей под обрывом у Исети. Но Медоро нашел меня, он помог мне разрыть землю и окончательно вернул к жизни. Но мне придется исчезнуть, Тайбеле, — говорил Вольф. — Они не прощают своих же собственных ошибок. Я верил, что найду в этой стране царство справедливости. Мудрый, как змей, я оказался наивен, как ребенок. Я так и не научился разговаривать с центурионами и Пилатами, казнившими Христа. Лама Данцон поведет меня на Восток.