Книга Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Известно ли вам о краже из Трианона, жертвой которой стала моя жена?

— Да, сир, мне рассказал господин де Сартин.

— Виль д’Аврэ узнал об этом благодаря нескромности одного субъекта из ее окружения. Разумеется, Антуанетта не захотела меня волновать, а в ее состоянии я не хочу ей надоедать. Но предмет, о котором идет речь, — бриллиантовый ключ, открывающий все замки в Трианоне, и я волнуюсь, как бы он не попал в дурные руки. Я знаю, дело поручено полицейскому инспектору, подчиненному Ленуара. Но этот инспектор одновременно является супругом кастелянши королевы. Я хочу, чтобы расследованием этой неприятной кражи занялись вы. У вас полная свобода действий, и Ленуар об этом знает.

— Сир, я буду в точности следовать инструкциям Вашего Величества. Однако мне придется говорить с королевой.

Король вздохнул:

— Хорошо. Постарайтесь в разговоре не упоминать, что это я вас попросил. Видите ли… Ну, в общем, вы меня понимаете.

На минуту король задумался, потом надел очки и уставился на Николя.

— Вы прекрасно сложены.

Поднявшись, он взял с заваленного всевозможными вещами стола какую-то штучку. Николя встал.

— Маркиз де Ранрей, король посвящает вас в рыцари ордена Святого Людовика.

С этими словами монарх прикрепил увенчанный красным бантом крест к запятнанному кровью мундиру Николя.

— Это за Уэссан. Ну, и за многое другое. А также потому, что вы солдат, как и ваш отец, и мало кто из моих подданных столько раз рисковал жизнью во имя короны.

— Ваш слуга, сир, — произнес Николя, опускаясь на одно колено и целуя руку короля.

— Продолжайте и дальше столь же славно служить мне, — ответил тот и закашлялся, прочищая голос. — Мы говорили о короле — моем деде.

И в нерешительности умолк.

— Что вы мне посоветуете? — сдавленным голосом произнес он наконец.

Николя предвидел этот вопрос и понимал, что отвечать придется: он не мог не оправдать доверия, о котором сей вопрос свидетельствовал.

— Сир, что я могу сказать моему королю? Подданный не советует монарху. Но пусть Господь и далее дарует Вашему Величеству быстроту принятия решений и уверенность в их правильности, как уже однажды даровал во время мучной войны.

— Спасибо, господин маркиз, я не забуду нашей беседы.

Направляясь к выходу, Николя неожиданно услышал за спиной звонкий смех короля.

— Можете быть спокойны, мой полномочный посол, я больше не стреляю по кошкам госпожи де Морепа!

Словно во сне, Николя вышел из дворца; все, кто видел его окровавленный мундир и шатающуюся походку, видимо, принимали его за раненого. Он попытался разыскать Луи, но не нашел: несомненно, мальчик исполнял какое-нибудь поручение королевы. По дороге ему встретился всегда пребывавший в курсе последних сплетен маршал де Ришелье; маршал похлопал его по плечу, но Николя даже не посмотрел в его сторону, и тот решил, что наш дорогой Ранрей впал в беспамятство. На самом деле Николя находился под впечатлением от сегодняшней аудиенции. Признательность, питаемая им к королю, воскрешала в душе его старинные легенды о рыцарской верности и чести, которыми он зачитывался в детстве. И хотя тоненький голосок, подобно вырвавшемуся на свободу чертенку, давно нашептывал ему, что сильные мира сего не всегда находятся на высоте своего положения, в короле — несмотря на все его слабости и колебания — он хотел видеть великого монарха, которому в день его коронации в Реймсе он поклялся верно и преданно служить всю свою жизнь.

Во дворике Лувр его ожидал присланный Сартином экипаж; в нем он нашел свой плащ. К плащу прилагалась записка, где министр повелевал ему отдохнуть несколько дней, прежде чем браться за новое поручение, кое он, несомненно, получил от короля. Вместе с запиской Николя нашел незаполненный бланк за подписью Людовика и несколько таких же незаполненных «писем с печатью». Записка и бумаги остудили его пыл. Прекрасно зная повадки первых лиц, он не мог обольщаться: аудиенция у короля явилась результатом обсуждений, возможно даже бурных, но уж никак не порывом души. Он не удивился, но все же решил сохранить в памяти те минуты, когда его ранимый король говорил с ним искренне.

Еще одна записка была от Эме д’Арране. Она сожалела, что ей пришлось столь скоро его покинуть, однако служба в штате мадам Елизаветы, сестры короля, настоятельно требовала ее присутствия. Так как принцессе недавно исполнилось четырнадцать, то, принимая во внимание ее ум и сообразительность, король сам подобрал ей свиту. Волевая, с независимым характером, рано лишившаяся материнской заботы и общества старшей сестры Клотильды, принцесса привязалась к Эме и не могла без нее обходиться. Получив свободу в организации собственного распорядка дня, она пристрастилась к конным прогулкам и часто ездила вместе с Эме по аллеям Версальского парка.

Николя, ведавший вопросами безопасности, знал, что это увлечение принцессы крайне беспокоило министра королевского дома, ибо состояние аллей оставляло желать лучшего. За предшествующие годы телеги, вывозившие срубленный сухостой и подвозившие новые деревья для посадок, привели дорожки в исключительно плачевное состояние. По многим из них часто ездили кареты, как почтовые, так и частных лиц, не говоря о лошадях. Даже Николя с горечью признавал, что может случиться все, и прогулки по парку, будь то на лошади или в экипаже, для членов королевской семьи являются далеко не безопасными. С наступлением темноты, когда кареты возвращались с охоты, возницы нередко увязали в глубоких, наполненных липкой грязью промоинах.

Понедельник, 6 августа 1778 года.

Вот и заслуженное наказание! Собственно, откуда взялась эта дурацкая мысль — украсть яйца у морских птиц? Да и съедобны ли эти яйца вообще? Вспомнив предшествующий опыт, он почувствовал во рту резкий рыбный вкус. Едва он попытался выпить яйцо, как его затошнило. Вторая попытка также оказалась неудачной. Поджаренное на маленьком костерке, сложенном из кусочков торфа, яйцо стало твердым, но внутри обнаружился зародыш птенца. Проскользнув до места, где кончались прибрежные дюны и начинались ланды, он очутился среди зарослей утесника, и в кожу ему моментально впились колючки. Внезапно неведомая оболочка, облегавшая его подобно доспеху, сдавила тело. Казалось, она вот-вот раздавит его. Он потерял сознание. Шум прибоя и яростные крики птиц, чьи гнезда он разорил, внезапно стихли.

— Доктор, он точно в себя приходит! Да, да, вот он зашевелился и глаза открыл!

— Полагаю, вы правы, Катрина! — ответил серьезный голос.

Николя ощутил, как чья-то ладонь легла ему на лоб, а затем кто-то взял его за запястье.

— Лихорадка прошла. Пульс спокойный, размеренный. Больше никаких скачков. Похоже, он легко отделался.

Николя узнал голос Семакгюса и открыл глаза. Комнату озаряли лучи заходящего солнца. Когда глаза его привыкли к свету, он увидел перед собой радостную физиономию корабельного хирурга.