Книга Расколотый берег - Питер Темпл

Кэшин поднялся, налил себе внушительную порцию виски и проглотил разом три таблетки аспирина. Каллас, Бергонци[17]и Гобби[18]не подводили его никогда. Он подошел к самому дорогому предмету в своем жилище — стереомузыкальному центру ценой в двести долларов — и поставил компакт-диск. По просторной комнате поплыли звуки «Тоски» Пуччини.[19]

В оперу и чтение его влюбил Рэймонд Сэррис, чокнутый, очень жестокий маленький человечек. Прежде Кэшину казалось, что эстеты только делают вид, будто сходят с ума по этой тягомотине, где толстые дядьки и тетки поют что-то невнятное, да еще на иностранном языке. Книги — это было совсем другое дело, но чтение отнимало много времени, а его едва хватало на другие занятия. До встречи с Викки дни Кэшина были заполнены разнообразными делами, да и потом, оставшись один, он старался пораньше уйти и вернуться домой как можно позже, перекусывал на краешке стола, сидел в машине, болтался по улицам. Если выпадало свободное время, он тут же ложился спать, или же какой-нибудь напарник, такой же простой полицейский, вытаскивал его куда-нибудь на бега, на футбол, на рыбалку или просто к себе в гости, и они сидели, жевали поджаренное на углях мясо, попивали пиво и болтали о работе.

А потом появился Рэй Сэррис.

После этого знакомства и дневные, и ночные часы Кэшина заполнили книги и телевизор. По ночам, когда его пробовали отучить от болеутоляющего, ему все равно удавалось чуть-чуть соснуть, когда отпускали боли в спине, пояснице и бедрах. Он проваливался в тяжелый сон без сновидений, забываясь на короткое время. Потом боль начинала потихоньку его будить — она зудела, как тихий, но назойливый комар, или настойчиво пробивалась сквозь сон подобно детскому плачу. Он шевелился, беспокойно ворочался в полусне, стараясь улечься так, чтобы было хоть чуточку легче. Это никогда ему не удавалось, и в конце концов, когда болело уже все тело, от шеи до колен, он, взмокнув от бесполезных усилий, укладывался на спину, включал свет, выпрямлялся насколько мог, пробовал читать. Все привыкли — это случалось почти каждую ночь.

Как-то раз медсестра по имени Винченция Льюис принесла ему CD-плеер, два маленьких динамика и диски, штук двадцать — тридцать. «Отцовские, ему больше не нужны», — пояснила она. Он поставил все это богатство на прикроватную тумбочку и долго не прикасался к нему, но как-то на рассвете, когда все тело привычно ныло, включил свет, вытащил какой-то диск, даже не взглянув на обложку, вставил в плеер, надел наушники и выключил лампу.

Это оказался Юсси Бьёрлинг.[20]

Кэшин тогда этого не знал. Он слушал сначала несколько секунд, потом минуту, другую. Когда за кремовой шторой занялся рассвет, пришла медсестра, дежурившая в то утро, и подняла штору.

— Спокойнее выглядите сегодня, — заметила она. — Лучше спали?

Как теперь называет себя Рэй Сэррис? Много месяцев они записывали разговоры всех его знакомых. Рэй так никому и не позвонил.

Кэшин с трудом встал и плеснул себе виски. Еще немного, и его свалит сон.

* * *

Они шли вдоль западной стены дома по высокой траве, перед ними прыгали собаки, зависали в тумане, как будто хотели разглядеть зайца.

— Ты мальчишкой где жил? — спросил Кэшин.

— Да везде, — ответил Ребб.

— Ну а родился в каком месте?

— Не помню. Маленький совсем был.

— Да, верно. В школу ходил?

— Зачем?

— Все знают, зачем ходят в школу.

— Чего я там забыл? Читать-писать умею.

Кэшин глянул на Ребба. Тот не оборачивался, смотрел только вперед.

— Поговорить любишь, да? Ты, похоже, словоохотливый.

— Просто обожаю. А чего ты ходишь так, будто сломать что боишься?

Кэшин не ответил.

— Что, не со всяким разговариваешь? Почему так все здесь запустил?

Собаки исчезли в густой траве. Кэшин шел по узкой тропинке и выстригал впереди себя зелень садовыми ножницами. Они подошли к развалинам.

— Здесь начал строиться брат моего прадеда, а потом взял и взорвал часть дома. Он все хотел порушить, да на него свалилась крыша.

Ребб спокойно кивнул, как будто он слышал о таком по нескольку раз на дню. Затем огляделся.

— Так что ты хочешь делать?

— Для начала привести в порядок сад. А потом, может, начну ремонт.

Ребб поднял с земли кусок ржавого металла.

— Ремонт? Да это все равно что построить… как его… Шартрский собор.[21]Может, твои внуки его и закончат.

— Ты знаешь, что такое соборы?

— Нет, — ответил Ребб и заглянул в проем, где когда-то было окно.

— Может, потихоньку начнем делать, — осторожно предложил Кэшин, начиная смотреть на это дело глазами Ребба.

— Да проще все порушить и выстроить заново.

— Не хочу.

— Здорово получится, удобно.

— Знаешь, соборы ведь строились не для удобства.

Ребб подошел к стене, остановился, ткнул куда-то носком ботинка и нагнулся рассмотреть, что это.

— Так то вера, — сказал он. — Тогда парни и не думали, что у них есть выбор.

Кэшин шел за ним. Пробираться через заросли им было нелегко, Ребб то и дело спотыкался и наступал на что-нибудь. Он первым заметил площадку, выложенную красными и черными восьмиугольниками.

— Красота, — одобрил он. — Фотографии есть?

— Говорят, есть в одной книге в библиотеке Кромарти.

— Точно есть?

— Я отксерю.

— Рулетка нужна. Да не маленькая, подлиннее. — Ребб сделал жест рукой, как будто что-то наматывает.

— Куплю.

— И миллиметровка. Может, чертежик изобразим.

Они пошли обратно. Стало чуть светлее, по небу плыли бледно-голубые облака, собаки бежали, не отрывая носов от земли, точно миноискатели.