Книга Черные тузы - Андрей Троицкий

– Будьте молодцом, держитесь, – говорил молодой человек шепотом, словно не хотел, чтобы занятый своим делом Фирсов услышал его слова. – Держитесь, соберите волю в кулак и держитесь, во что бы то ни стало. Это сейчас, в данный момент очень важно… Важно…

Молодой человек не пояснил, что именно важно в данный момент, вместо этого он рассмеялся заливистым искристым смехом и плюнул в лицо Рыбакова.

– Ну-у-у-у, – загудел Рыбаков носом, он изо всей силы дернул связанными за спиной руками, порываясь встать, или хотя бы вытереть с лица плевок, но ничего не получилось, он лишь неловко заворочался на цементном полу и снова прогудел носом. – Ну-у-у-у-ну.

– Шевелится, жив земляк, – радовался парень.

Молодой человек отставил назад правую ногу и носком острого ботинка пнул Рыбакова в грудь. Рыбаков сморщился от боли, но на этот раз заставил себя не издать ни единого звука. Вместе с болью жгла душу обида за несправедливое, злое, циничное унижение. Решено, он сожмет зубы, сотрет их до корней, но будет терпеть побои молча, не пикнет, звука не издаст. Пусть он сдохнет в этом гараже, на этом грязном полу, но своими стонами не доставит удовольствия этому молодому подонку и садисту. Паренек оттянул назад правую ногу и снова, на этот раз ещё резче и сильнее, ударил ботинком в грудь Рыбакова. Против воли тот громко застонал, чувствуя, что на глазах выступают слезы. Эти слезы туманили взгляд, мешали видеть происходящее. Молодой человек нагнулся к своей жертве, поднес губы к самому уху стонущего Рыбакова и внятно пообещал.

– Сейчас ты, земляк, будешь умирать. Очень больно.

Рыбакову стало страшно, он поверил в слова молодого человека сразу и навсегда. Фирсов между тем перебросил длинную веревку с петлей на конце через крюк в потолке. Он продел в эту петлю связанные за спиной руки Рыбакова. Закончив с этим делом, он наклонился к хозяину гаража и спросил, понимает ли тот его слова. Рыбаков кивнул.

– Тогда вот что, – сказал Фирсов, – я задам тебе несколько вопросов. Если тебе есть что на них ответить, кивни головой. Кивок – это «да», знак согласия. Я вытащу из твоего рта тряпку, и мы поговорим. Понял?

– У-у-у, – выдохнул Рыбаков.

– Несколько дней назад ты возвращался на автобусе с областной конференции. Тебя довезли до Москвы. Помнишь?

Рыбаков утвердительно кивнул головой, стараясь понять, что требуют от него мучители. Он не отрывал взгляда от скучающего лица Фирсова, или как там его имя.

– Из автобуса пропал темный кейс. Вы украли кейс?

Рыбаков отрицательно помотал головой. Он хотел ответить, что это всего лишь недоразумение. Никакого кейса он не видел и, конечно же, не брал. Само это обвинение, сама мысль о том, что Рыбаков, как вокзальный воришка, может взять чужое, украсть, унести какой-то там чемодан, это звучит совершенно нелепо, даже дико. Он хотел сказать этим людям многое, но говорить не мог.

– Вы видели, кто это сделал?

Рыбаков снова помотал головой из стороны в сторону.

– Значит, не видели? – переспросил Фирсов. – И сами не брали?

– У-у – у-у, – Рыбаков вертел головой.

– Хорошо, придется поговорить по-плохому, – Фирсов обратился к молодому человеку. – Тяни веревку, но резко её не дергай, иначе он вырубится.

Фирсов кивнул своему молодому помощнику. Вместе, словно заранее отрепетировали свои действия, они взялись за свободный конец веревки, переброшенной через крюк, потянули этот конец на себя. Рыбаков почувствовал, как за спиной поднимаются вверх связанные запястья, растягиваются сухожилия, суставы рук выворачиваются до костяного хруста. Его тело поднималось над полом к потолку. Он хотел закричать от острой нестерпимой боли, закричать, что есть силы, позвать на помощь, жену, любого случайного прохожего, кто окажется рядом. Но вместо крика Рыбаков издал лишь жалобное коровье мычание.

– Ты слышишь меня, слышишь? – спрашивал Фирсов, налегая на веревку, почти повиснув на ней. – Это ты взял кейс? Ты его взял? Ты?

Молодой человек, пристроившись за Фирсовым, старался, как мог. Он отталкивался от бетонного пола ногами, и все тянул веревку на себя, тянул изо всех сил.

На несколько секунд Рыбакову, не знавшему, что ответить, даже не понимавшему вопросов, показалось, что он ничего не видит, что он ослеп от боли. Он и вправду ничего не видел перед собой, только черные круги, расходившиеся по сторонам. Но зрение вернулось. Рыбаков вдруг решил, что вот-вот умрет, не умрет, так сойдет с ума. Но не умер, не сошел с ума, даже не потерял сознания. Ненадолго голова Рыбакова прояснилась, он отчетливо понял, что всю нестерпимую боль, все нечеловеческие страдания ему предстоит пережить, не лишившись чувств, в полном рассудке. Слезы боли, душившие его, слезы, которые Рыбаков уже перестал замечать, уже не капали, лились из глаз. Он замычал ещё горше, ещё жалобнее, ещё пронзительнее.

– Все, опускай, только не дергай, – скомандовал Фирсов. – Вот так, молодец.

Отойдя в сторону, Фирсов выглянул через оконце гаража на двор, стер ладонью с лица мелкую испарину. Нагнувшись под верстак, Фирсов достал пустую бутылку из-под шампанского, фляжку с машинным маслом. Открутив у фляжки пластиковый колпачок, он поставил бутылку на пол рядом с лежащим на боку Рыбаковым, полил посудину солидолом и обратился к своему напарнику.

– Спускай с него штаны.

Рыбаков замычал, затряс головой.

– Ты что-то хочешь сказать?

Фирсов развязал платок, стягивающий лицо Рыбакова, вытащил из его рта бензиновую тряпку.

– У меня есть деньги, – Рыбаков, чувствуя, что язык совсем занемел, говорил медленно, он хотел, чтобы его поняли.

Фирсов потянул вниз нижнюю челюсть Рыбакова, снова засунул ему в рот тряпку, завязал на затылке узел платка. Рыбаков заплакал ещё горше. Он не знал, не понимал, за что его медленно и так жестоко убивают. Он глядел, как ловко молодой человек расстегивает ремень, молнию на его брюках, с корнем вырывает пуговицы кальсон, выдергивает ноги из брючин. Он ещё мог пнуть ногой этого безжалостного молодого подлеца, прямо в грудь пнуть его ногой, но Рыбаков уже потерял способность к сопротивлению. Он смотрел на молодого человека – и душа истекала кровью. Шалея от боли, Рыбаков понимал, что все самые страшные мучения – ещё впереди. В этот момент ему захотелось поскорее умереть, но смерть ещё не пришла.

* * *

Росляков, как и было договорено, подъехал на своих «Жигулях» к загородному дому Рыбакова около пяти часов вечера, когда закатное солнце, касалось своим бордовым кругом верхушек строевых сосен в ближнем лесу. Остановив машину на обочине, он хлопнул дверцей и тут только заметил странное оживление возле ворот Рыбакова. Милицейский газик, темная «Волга» с московскими номерами, машина «скорой помощи» с красной полосой на кузове. Несколько милиционеров в форме и в штатском, по выправке их сразу выделяешь. Редкая толпа зевак, видимо, местные просто одетые женщины и мужчины шепотом переговариваясь друг с другом, толпились возле распахнутых настежь ворот гаража. Росляков шагнул вперед, обошел разбитую бутылку растительного масла, растекшееся по снегу бесформенное желтое пятно и наткнулся взглядом на капитана милиции, как показалось, без дела торчавшего возле забора.