Книга Незаконная планета - Исай Лукодьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видите ли… — Володя прокашлялся. — Мне пришла в голову мысль относительно… э-э… одного частного случая биоинформации…
— Частный случай биоинформации, — повторил Лавровский. Он откинулся на спинку кресла и нежно погладил себя по щеке, как бы проверяя качество бритья. — Вот что, Заостровцев. Расскажите все по порядку.
Володя заколебался было. Но Лавровский так и излучал спокойную заинтересованность сведущего человека. И Володя начал рассказывать, опуская, впрочем, детали личного свойства.
— Не люблю собак, — ворчал сантехник Селеногорска, медлительный и всегда как бы заспанный Севастьян. — Не положено собак на Луне держать. Пошел вон! — крикнул он на Спутника, пожелавшего обнюхать его ноги.
В предшлюзовом вестибюле было, как всегда, многолюдно. Севастьян и другие работники космодрома готовились встретить внерейсовый корабль. Этого же корабля дожидался Морозов, справедливо полагая, что на нем прилетит отставший от группы Заостровцев. Тут же крутились две симпатичные дворняги — Диана и Спутник. Их завез на Луну кто-то из космонавтов и, будучи пламенным почитателем Жюля Верна, дал им клички собак Мишеля Ардана. Собачки оживленно бегали по вестибюлю, обнюхивали герметичные стыки шлюзовых дверей.
— Нюхают, — ворчал Севастьян. — Им радио не нужно. Они без радио знают, что Лавровский прилетит. Такой серьезный человек, а любит эту нечисть. Я ему докладываю — блохи от собак. А он мне — блох, дескать, давно вывели. Объясняю: у собак блохи сами собой заводятся — а он смеется…
Вскоре после прилунения пассажиры внерейсового — Лавровский и Заостровцев — появились в вестибюле. Морозов тут же отвел Володю в сторону:
— Что случилось? Ты ведь шел с нами, а потом куда-то исчез.
— Потом расскажу, — ответил Володя. — Если сумею.
— Ладно. Чтобы наши объяснения не расходились, ты скажешь Платон Иванычу вот что…
Тем временем собаки бурно прыгали возле Лавровского. Биолог потрепал их за уши, а потом преподнес по большому куску колбасы.
— Вот вам еще один феномен, — сказал он, остро взглянув на Володю. — На Земле собаки чуют хозяина на большом расстоянии, более того — они точно знают время его прихода. Ну, это общеизвестно. Новейшая теория телеодорации, гипотеза Арлетти — Смирнова… Но объясните мне такое: уже который раз я прилетаю сюда — заметьте, не в определенное время, — а собаки задолго до моего прилунения занимают здесь выжидательную позицию. Ждут не то меня, не то колбасу…
— Запах, — несмело сказал Володя. — Телеодорация эта самая.
Лавровский замахал на Володю руками, будто отгоняя пчелу.
— Да бросьте вы эти словечки! Телепатия, телеодорация и прочие явления дальней биологической связи — всего лишь частные случаи. Жалкие обрывки того мощного канала информации, которым, очевидно, неплохо умеют пользоваться Диана и Спутник.
После долгого разговора с Лавровским во время рейса Володя чувствовал себя бесконечно усталым. У него болела голова, болел затылок. Тут на выручку подоспел Морозов.
— Извините, — сказал он. — Заостровцеву надо срочно предстать перед руководителем практики.
Лавровский спохватился:
— Ай-яй, как бы на транспортере мою аппаратуру не перекантовали! — Он рысцой побежал к грузовому отсеку, на ходу обернулся, крикнул: — Вечером загляните ко мне в девятнадцатую!
Володя, запинаясь, изложил руководителю практики вполне правдоподобную версию относительно своего опоздания, придуманную Морозовым.
— Жаль, жаль, Заостровцев, — пробасил руководитель, не глядя на Володю и водя пальцем по списку практикантов. — Были вы у меня на хорошем счету. Хотел я вас включить в танкерный рейс к Юпитеру, а теперь, само собой, придется заменить… — И он, водя пальцем по списку, забормотал: — Заремба, Зикмунд, Зимников…
Володя, ошеломленно моргая, смотрел на ползущий по списку палец, в котором, казалось, сосредоточились все беды последнего времени: трудные отношения с Тоней, странное происшествие по дороге в космопорт…
— Платон Иванович, — осторожно напомнил Морозов, — мы с Заостровцевым тренировались в паре, хорошо сработались.
— Верно, — согласился руководитель. — А я и вас заменю. — Палец его устремился вниз по списку. — Мухин, Новиков…
Тут они взмолились оба — Заостровцев и Морозов. Перебивая друг друга, ссылались на достоинства своих вестибулярных аппаратов, на качество психотехнических тестов и даже на поперечное сечение мышц. Они взывали к человеколюбию руководителя. И руководитель сдался. Он покачал головой и убрал палец со списка.
— Ладно, — прогудел он. — Допускаю к медосмотру. Потом разыщите Радия Петровича Шевелева, командира космотанкера «Апшерон», поступите в его распоряжение. Рейс будет зачетным. — Он сунул список в карман, грозно добавил: — И учтите: то, что вам сходило у меня, у Шевелева не сойдет.
Лаборант контрольно-медицинского пункта усадил Морозова и Заостровцева на жесткие белые стулья спиной друг к другу и ловко оклеил датчиками их обнаженные торсы, руки и ноги. От датчиков тянулись к пульту тонкие разноцветные провода.
Врач, пожилая женщина с властными манерами, защелкала переключателями. Морозов поежился: кожа под датчиками ощутила быстрые бегущие уколы тока. Не в первый раз проходил он предполетный медосмотр, но сейчас почему-то было неспокойно на душе. Надо было отвлечься, думать о постороннем, лучше всего, как советуют опытные пилоты, — о смешном. Но, будто назло, ничего смешного не удавалось вспомнить. В голову лезли одни неприятные воспоминания, связанные с последней практикой здесь, на Луне. Чернышев, стоящий в предшлюзовом зале и наговаривающий письмо к Марте, — никак не мог Морозов отделаться от этого видения. Он и теперь на Луне, Федор Чернышев, завершает подготовку к большой комплексной экспедиции.
— Курсант Морозов, — раздался властный голос врача, — не ерзайте и не вытягивайте шею.
Морозов послушно замер, даже дыхание затаил. Тихо жужжало в белом шкафу за пультом. Сопел за спиной Заостровцев. Зачетный рейс к Юпитеру — это здорово, продолжал думать Морозов. Только бы скорей уйти…
— Все, — сказала врач, щелкнув тумблером. — Осмотр окончен. Жора, отцепи от них датчики.
И тут Морозову стало смешно, он не сдержался, прыснул. Врач подняла на него удивленный взгляд.
— Ну вот, — сказал Платон Иванович, разгладив широкими ладонями ленту медицинского самописца, к которой был подколот анамнез — карточка с несколькими строчками слов и цифр. — Сонастроенность у вас высокая. Можно сказать — высшая…
Морозов и Заостровцев быстро переглянулись. Ну, еще бы! Недаром они тренировались в паре и понимают друг друга с полуслова.
— Что же касается индивидуальных показателей, — продолжал руководитель практики своим монотонным голосом, — то тут… не совсем понятно. У курсанта Морозова отмечено подавленное состояние. Депрессия класса ноль-четыре.