Книга Царица царей - Мария Хэдли

— Я была бы не прочь согреть императорскую постель, — прощебетала Ирада, охорашиваясь. — Он — хорош собой, хотя и не слишком рослый. Он посмотрел на меня. Ты заметила?

И вдруг каким-то удивительным образом царица увидела служанку. Волосы Ирады, словно покрывало темного шелка, ниспадали на гладкие плечи. У себя в деревне она считалась первой красавицей. Но здесь, во дворце, ее славе пришел конец. Она позабыла о сложных прическах и одевалась совсем просто, чтобы не соперничать с госпожой. В Александрии она, в общем-то, была никем. Клеопатра чуяла ее историю. Запах не был неприятным, сквозь него пробивался жар. Молодая жизнь пульсировала под кожей, подобная сочной мякоти винограда.

Голова у Клеопатры закружилась. Она чувствовала каждый уголок города. Она превратилась в зверя, который вглядывается в темноту в поисках жертвы. Заложница в своем дворце, теперь она проникала в любое место Александрии.

Наступил вечер, тени легли на мраморные плиты мостовых. Улицы забурлили, подпитываемые римским золотом, которое лилось рекой. В борделях кипела работа. Лекари без устали врачевали шлюх и солдат, которые поочередно награждали друг друга заразой. К пиршеству закалывали козлов, бычья кровь лилась в чаши. Под окнами дворца брела ватага молодых парней. Хмельные и взбудораженные, они оглушительно хохотали. Запах крови, похоти и предвкушения заполнил ее покои.

Клеопатра не могла больше ждать. Да и цепь с нее снова сняли. Пробил ее час. Она должна вырваться на свободу. Чтобы добиться расположения ее народа, Октавиану пришлось притворяться. По легенде, Клеопатра находилась здесь в качестве почетной гостьи, а власть над Египтом уступила ему добровольно. Его промахом Клеопатра и воспользуется. Охрана не слишком многочисленна. Она справится.

— Хармиана, — сладким, как мед, голосом пропела она. — Ирада, вы нужны вашей царице.

Они разденут ее и облачат в ночное одеяние, а потом она ускользнет. В темном грубом плаще. С убранными как у простолюдинки волосами. Она погуляет по улицам, никем не замечаемая. Станет вдыхать вечерний воздух. Этого должно быть достаточно.

Девушки переступили порог комнаты. Миловидные, с длинными нежными шеями, они раскраснелись от страха. Что, если она слышала, как они сплетничали? Она безмятежно улыбнулась.

— Какие будут распоряжения? — спросила Ирада.

Царица поднялась со скамьи, охваченная внезапным ознобом.

Девушка приблизилась и оцепенела.

Она увидела глаза царицы. Широко распахнутые и золотые, они не принадлежали человеку.

Клеопатра почувствовала ужас служанки. Царица Египта стала чудовищем. Животным.

Она вдохнула страх девчонки и вобрала его в себя. Клеопатру охватило нестерпимое желание. Со дна души взметнулась обжигающая волна все затмевающего голода.

Она бросилась вперед.

12

Зубы Клеопатры сомкнулись на тонком горле еще прежде, чем служанка успела закричать. Прекрасный, неслыханный звук голоса Ирады пронзил царицу, подобно музыке.

Хлынула кровь, соленая и живительная. Пальцы царицы скользнули по коже жертвы, обхватили гладкое бронзовое лицо. Сколько ей, семнадцать? Совсем дитя. Ирада забилась, замычала отчаянно и приглушенно. Жизнь в ней была сильна. С каждым движением Клеопатра впитывала ее юность, силу, честолюбие. Она пила ее историю, мечты и чаяния, радости и горести.

— Помогите, — прошептала та, и мольба перетекала из сердца Ирады прямо в рот Клеопатры. Слова были как утлые лодки, подхваченные стремительным потоком.

Ей стало тепло от крови — горячей, чистой и изумительно густой. Клеопатра застонала от наслаждения, тело задрожало, кожа натянулась, бедра сотрясались. Вот в чем она нуждалась. Теперь все верно.

Она выпила до капли мечты Ирады о сильных солдатах, которые наводнили Александрию. И познала девичий трепет, с которым служанка, затаившись в темноте, поджидала будущего любовника. Она приняла в себя безыскусные мечты рабыни о детях и доме, скромном садике, вкусной еде и нарядной одежде. Приникнув к ране, Клеопатра смаковала сладкий нектар, напиток богов.

Ирада забилась в конвульсиях. Пальцы отчаянно пытались ухватиться за что-то, но госпожа не отвлекалась. Девчонка была букашкой или птицей, а Клеопатра — кошкой, забавляющейся с добычей во время еды.

Голос внутри звенел ликующей песнью.

«Пей! — восклицал он. — Пей!»

Она — царская дочь. Рабы подносили ей блюда с яствами, наливали вино, пекли медовые лепешки.

Рабы всегда кормили ее.

Юная жизнь начала угасать. Ее плоть была податливой, но Ирада уже не дышала. Последний толчок — и сердце перестало биться, поток крови замедлился, пульсация стихла. Клеопатра оторвалась от ее горла, опустила Ираду на пол и просто молча на нее смотрела.

Ее тело до краев наполнилось торжествующим яростным гимном вернуться в мир. Призывом утолить голод. Клеопатра созерцала труп, и ей казалось, что перед ней встает целая армия. Она перестала быть смертной женщиной.

Она превратилась в нечто большее.

Темный голос издал ликующий клич.

Она устремила взгляд в угол, с легкостью отыскав в сумраке вторую рабыню. Та съежилась в комочек и плакала, закрыв лицо руками.

— Пожалуйста, — прошептала Хармиана. — Не надо. Я никому не скажу. Мне не следовало злословить. Марк Антоний был хорошим царем. Вы — моя госпожа.

Клеопатра слышала ее, но ничего не имело значения. Ничего, кроме ее собственного тела и крови, которая до сих пор переполняла ее и давала силы. Глаза застилала багровая пелена. Она чуяла ужас, волнами исходивший от кожи Хармианы. Вдыхала его, как аромат благовоний.

Жажда, терзавшая ее, была безгранична и глубже, чем море. Она не сомневалась, что может пить, пока не опустошит весь мир.

Клеопатра потрясла головой, пытаясь отделаться от видений. Кровавые океаны, горы трупов… Внезапно глаза ее распахнулись. Что она делает?!

«Зачем отказывать себе? — промурлыкал голос. — Мы не должны голодать».

— Не бойся, — услышала Клеопатра свою нежную и мягкую речь. Кровь успокоила саднящее горло. — Я не причиню тебе вреда. Мне нужно, чтобы ты мне помогла.

— Какие будут приказания? — спросила девушка, всхлипывая. «Пусть только Клеопатра отвернется, тогда я и сбегу», — подумала Хармиана. Она вернется в деревню и больше никогда оттуда не уедет. Она вспомнила о матери и младшей сестренке. О береге реки и старых храмах, которые вдруг стали ей дороги.

Клеопатра слышала мысли служанки, но уже не принадлежала себе. Слишком громко звучал зов. Казалось, это голос ее собственного сердца.

— Одень меня, — приказала она.

Она отправится в мир смертных, как и собиралась. В прекрасную, бурлящую Александрию с ее темнотой, песнями, танцами и домами увеселений. Только не в обличье простолюдинки.