Книга Отпуск бойцовской курицы - Фаина Раевская

— Этот перстень у дяди Геры баба его выпрашивала. Случайно слышал, — поспешил добавить юнга, заметив мой недоуменный взгляд. — До скандала дело дошло. Баба верещит, ты, говорит, меня не любишь совсем. А он в ответ, я, мол, этот перстень никогда не сниму, он у меня вроде талисмана. Он перстень-то на цепочке носил, не лез, видать, на палец. А, гляди-ка, отдал. Видать, крепко дядя Гера тебя любит. А что? Мой батя меня иногда так ремнем отходит, что сидеть больно, но я-то знаю, любит он меня. Поэтому и проявляет беспокойство. Твой, видать, такой же.

Несколько минут все молчали. Каждый думал о своем.

— Девчонки, — нарушил молчание негритенок, — я тут пивка прихватил. Не желаете?

— Эх, молодежь! — выразили мы с Дуськой наше общее мнение. Ванятка расценил его по-своему и приволок из лодки переносной холодильник, в недрах которого запотевали несколько бутылок пива и банки с минеральной водой. Наша компания плотно позавтракала, залила завтрак пивом и водой и разбрелась, кто куда. Дуська с Ванькой отправились купаться и ловить крабов, а я ринулась исследовать грот. Внутри было сумрачно, сыро и прохладно. Может, кто-то и является настоящим спелеологом, но только не я. Мне сразу представились летучие мыши под сводами, сталактиты, сталагмиты и прочая дребедень. Я сразу почувствовала себя неуютно. Захотелось на воздух и на солнышко. Неожиданно моя нога соскользнула с мокрого, поросшего зеленью камня, а вслед за ногой и все тело рухнуло вниз. Резкая боль пронзила правую руку, и я тихонько заскулила.

Выть громче я не решилась, поскольку помнила золотое правило альпинистов: не ори в горах. Безумно жалея себя, я попыталась подняться. Не тут-то было. Кроме неприятности с рукой, нога застряла в расщелине и никак не хотела вылезать. Богатое воображение моментально нарисовало страшную картину мучительной смерти. Умирать не хотелось, тем более мучительно, поэтому я разревелась. Проплакав какое-то время, я поняла, что спасение застрявших — дело рук самих застрявших.

— Женя, ты сможешь, — приободрила я сама себя, — перво-наперво нужно трезво оценить обстановку и собственные силы.

Глаза, уже привыкшие к полумраку, стали различать предметы вокруг. Собственно, кроме мокрых стен и таких же мокрых валунов, здесь ничего и не было. Я опустила голову, чтобы посмотреть, что же можно сделать с моей ногой.

— Господи, — вырвался стон из моей груди, — так не бывает!

Нога очень уютно расположилась на… человеческой голове. Я громко клацнула зубами, слегка повернула ногу и без проблем вытащила ее наружу. Меня трясло, как третий вагон в электричке, ну, тот, который моторный. Вместо того чтобы сломя голову ринуться прочь, я уселась на валун и снова зарыдала.

— Клад ищешь? — на плечо легла тяжелая рука.

Я закрыла глаза и громко заорала, плюнув на золотое правило альпинистов. Камни и стены многократно отразили мой крик. От этого он казался еще страшнее. Чтобы отбиться от врага или скрыться с поля боя не могло быть и речи: меня парализовал страх. Та же тяжелая рука зажала мне рот. От такого нахальства я открыла глаза и увидела перед собой… Дуську.

— Чего орешь, ненормальная? От твоего крика стены дрожат! — попеняла мне сестрица. — Ну, я убираю руку?

Я интенсивно закивала. Рука у Евдокии большая и тяжелая, и дышать с каждой минутой становилось все труднее. Ева убрала руку. Я глубоко вдохнула, зажмурилась, вспомнила человеческую голову под собственной ногой и заорала еще громче. Дуська опять облапила своей пятерней мое лицо.

— Так, попробуем еще раз! — проявляла сестрица чудеса выдержки. — Будешь орать?

На этот раз я замотала головой из стороны в сторону. Евдокия осторожно убрала руку. Крика не последовало.

— Умница, — похвалила меня сестра. — А теперь объясни мне причину твоих воплей.

— Ду-ду-ду… — клацая зубами, произнесла я, — та-та-та…

Дуська нахмурилась:

— Это что, ритуальные песни эскимосов?

Я опять замотала головой из стороны в сторону, что должно было обозначать отрицание. От испуга язык отказывался мне повиноваться, и приходилось прикладывать немало усилий, чтобы выдавить из себя хоть какие-то звуки.

— Г-г-голова! — наконец выдохнула я.

— Ну да! — хмыкнула Дуська. — А, кроме того, еще руки, ноги и все остальные части тела.

— Ду… ду… дура! — этот крик стоил мне колоссальных усилий, но удался на славу. Обозвав Дуську нехорошим словом, я окончательно пришла в себя и даже перестала заикаться. Теперь можно объяснить сестре, что произошло. В продолжение моего небольшого рассказа, перемежающегося всхлипами и иканием, сестра громко сопела и недоверчиво качала головой.

— Ты что, не веришь? — с чувством оскорбленного достоинства воскликнула я. — Тогда сама иди посмотри и убедись!

И она пошла! Через секунду раздался громкий вопль:

— Мама!

Видя, что Евдокия не появляется, я заторопилась ей на помощь. Теперь уже ее нога стояла на той голове. Только разница вся в том, что мой тридцать седьмой размер лег-ко вынырнул из расщелины, а Дуськин сорок первый застрял несколько прочнее.

— Интересно, как ее туда засунули, если даже твоя нога не помешается, — пытаясь вытащить конечность сестрицы, пропыхтела я.

— Жень, — подвывая, попросила Евдокия. — сходи за Ванькой. Какой-никакой, a все же мужик. Он там крабов ловит.

— Нечего ребенка мертвяками пугать! Сами справимся. — Я решительно отвергла непедагогичное предложение. — Только вот отдышусь чуть-чуть.

— А мне что же, пока ты отдыхаешь, так и стоять на голове?

— Ну… можешь присесть. Я тоже не Шварценеггер. Тем более что и руку вот разбила. Кровища так и хлещет! — Я присела на камень и занялась осмотром раненой руки. Черт знает, что! Не отдых, а сплошной театр военных действий. Если так пойдет и дальше, вернусь к мужу изувеченной, но с боевыми наградами.

— Женька, — заверещала Дуська, — вытащи меня немедленно отсюда! Тут еще что-то валяется!

При ближайшем рассмотрении «что-то» оказалось человеческой рукой, причем женской. На запястье тускло отсвечивал золотой браслет. Интересно, если хорошенько поискать, может, еще какие части найдем? А где, спрашивается, туловище?

— Ее убили, Дусь, — пролепетала я. — Причем даже не ограбили. Значит, это был не маньяк.

— Тьфу ты, прости господи, все тебе маньяки мерещатся! Вытаскивай же меня, кому говорю, а то хуже будет! — Кажется, страх у сестры прошел, и теперь возвращалось обычное вредное расположение духа. — Ой! По-моему, я вылезла!

В самом деле, Евдокия неверной походкой заковыляла ко мне.

— Пошли отсюда, Жень! Что-то нехорошо мне!

— Подожди! Надо же посмотреть, кто это! Особые приметы и так далее… Может, ее родственники ищут, а она тут лежит, почти целая, только слегка мертвая. Никакой в тебе гражданской сознательности! — Я погрозила пальцем Евдокии и осторожно приблизилась к голове. — Вот черт, не видно. Дай зажигалку!