Книга Невидимая угроза - Виталий Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А значит, все его внимание было приковано к прессе и телевидению, которые освещали убийство Заварзина.
То есть, абсолютно все знать он не мог (по идее), так как в подобных случаях правоохранительные органы очень неохотно идут на контакт с кем бы то ни было, а в особенности с прессой.
Я надеялся, что этот НЕКТО пока не включил свои связи в милиции по очень простой причине: ему ни в коем случае нельзя было высказывать заинтересованность в этом деле. Ведь оперативники, имеющие свои каналы информации, отнюдь не дураки. Вязать концы они умеют.
Выходило, что у меня был некий запас времени, скорее всего, весьма ограниченный, – может, до завтрашнего утра. И его нужно было использовать на всю катушку.
В квартире соловьем заливался телефон. Помедлив, я осторожно снял трубку. И услышал голос жены:
– Где тебя носит!? Два часа звоню без перерыва – и ни ответа, ни привета.
– Я ходил за продуктами.
– Только не нужно мне врать! Открой холодильник. Для тебя одного там еды на полмесяца. Есть все, что твоя душа пожелает.
– Ну, ладно, сознаюсь: я навещал Венедикта.
– Опять!?
– Не опять, а снова. Он уезжает в Америку.
– Туда ему и дорога.
– Не будь такой зловредной. Ты лучше позавидуй ему по-доброму. У Венедикта там намечается персональная выставка.
– Ничего удивительного… – В трубке фыркнуло; похоже, Каролина рассмеялась. – Его "творениям" в Америке самое место. Там просто обожают всякие извращения.
– Ты не права. Венедикт – художник с большой буквы, талант. У него все еще впереди. Он только начинает восхождение к высоким вершинам.
– Если то, что он делает, называется высоким искусством, то можешь считать меня монахиней.
– Договорились…
Мне вдруг захотелось сказать, что скоро она и впрямь может стать монахиней… пусть и не надолго, пока не найдет утешителя – увы, человеческая память коротка и нередко женщины забывают любимых мужчин раньше, чем остынет их общая постель.
Но я мужественно выдержал искушение и молвил совсем другое:
– Тогда я тоже приму целибат.[6]Ведь я просто не имею морального права оставить близкого мне человека в горьком одиночестве влачить свой нелегкий крест.
– Болтун! – деланно рассердилась Каролина. – Я думала, что выхожу замуж за настоящего мужчину, бывшего военного, как и мой отец, которого я просто боготворила, а в итоге получила балаболку.
– Добавь еще – беспортошную.
– Перестань… Я шучу.
– Знаю… Ты откуда звонишь?
– Из гостиницы.
– Как долетела?
– Не очень…
– Что так?
– Мотор самолета барахлил. Я уже грешным делом подумала, что встретимся с тобой только на том свете. Но приземлились удачно.
– Испугалась?
– А ты как думаешь?
– Ну, тебе ведь не впервой с высоты на землю брякаться. Ты ведь у меня козырный пилот со стажем. Как это поется: мы рождены, чтоб сказку сделать былью…
– Да ну тебя!
– Ладно, ладно, это я тоже пошутил. Слава Богу, все обошлось. Я рад, что не остался так рано вдовцом.
– Честно?
– Каро, ты меня знаешь. При всех моих недостатках, я человек слова. Кроме того, я тебя еще и люблю.
– Иво… – нежно прошелестела рубка. – Я уже по тебе соскучилась…
А мне, дорогая, скучать некогда, подумал я с горечью. Увы. Черт бы побрал и твой бизнес, и все эти проклятые обжираловки для богатых, названные презентациями!
Но я сказал то, что она хотела услышать:
– У нас мысли работают синхронно. Приезжай быстрее. Кстати, ты так и не сказала мне, когда тебя ждать.
– Не сказала? – удивилась Каролина. – Я думала… Извини. Приеду через неделю. Это как минимум.
– Много дел?
– Хватает…
Хорошо, что Каролина не стала вдаваться в подробности. Мне ее бизнес казался темным лесом. Ходить по его тропам было страшней, чем где-нибудь на "холоде" выполнять специальное задание, когда шансов вернуться на базу живым и здоровым не более чем ноль целых и неизвестно сколько десятых процента.
Когда она начинала делиться со мной разнообразными бизнесовыми новостями, у меня начинал перегреваться котелок.
Я слушал Каролину, пытаясь изобразить повышенный интерес и внимание к проблемам большой фирмы, которая досталась ей в наследство от отца, но по моим пустым глазам она узнавала, что все ее россказни пролетают мимо ушей мужа даже не задерживаясь.
Каролина начинала сердиться, а я горячо убеждал ее, что все понял и в доказательство своих слов начинал повторять то, что она говорила, наизусть, почти слово в слово. Уж чем-чем, а периферической памятью я никогда не был обижен.
В свое время нас учили запоминать даже не существенное – так сказать, про запас. Ты думаешь о чем-то своем, а обрывки слов окружающих и даже целые фразы автоматически укладываются в твоей голове как сено в стог.
И бывали случаи, когда из этой кучи хлама удавалось выудить ценные и нужные сведения…
– Каро, милая, когда будешь выезжать, предупреди, – сказал я с неожиданной теплотой.
– Неужто придешь встречать? – удивилась Каролина.
– Постараюсь.
Вот именно – постараюсь, подумал я с невольной дрожью. За неделю может столько всего случиться…
– Ты только не забывай брать с собой мобилку, – предупредила меня в конце разговора Каролина, когда мы произнесли дежурные слова "Люблю, целую, до встречи". – Я могу вылететь внезапно.
– Слушаюсь, гражданин начальник!
Все. Отбой. Пора и мне заняться делом. Оно гораздо важнее тех деловых бумаг, которые должна подписать Каролина и которые стоят миллионы. Я должен сберечь личную свободу и спасти свою жизнь; а может, и жизнь Каролины.
Я посмотрел на часы – половина восьмого. На улице уже начало темнеть. Скоро закрутятся рулетки в многочисленных городских казино, запрыгают полуголые дивы на подмостках, завоют на все голоса рокгруппы в ресторанах и кабаре, польется реками спиртное и зашуршат деньги в бездонных карманах владельцев разнообразных питейных и развлекательных учреждений.
Капитализм и всеобъемлющая демократия на марше…
Кабаре, в котором пела "королева", незабвенная и ветреная любовь Кир Кирыча, называлось "Латинский квартал". Звали девушку Илона. По крайней мере, так было написано на афишах: "СЕГОДНЯ, ЗАВТРА И ВСЕГДА В НАШЕМ КАБАРЕ ПОЕТ НЕСРАВНЕННАЯ ИЛОНА ЛИСС".
На самом деле, как признался мне по секрету Кир Вмазыч, звали ее Ульяна Лисицына. Но голос у нее был и впрямь очень даже неплохой. Его дошлифовать бы в каком-нибудь серьезном учебном заведении, да использовать, как раньше говорилось, в мирных целях.