Книга Дальняя командировка - Фридрих Незнанский

Ну а потом их приволакивали обратно в камеры, и те, придя наконец в себя, с ужасом делились своими впе­чатлениями, казавшимися остальным, не прошедшим еще стадии допросов, кошмарными фантазиями психи­чески больных людей.

В одной из камер, где сидели, ожидая своей привыч­ной участи, захваченные на улицах в предыдущие дни проститутки, находились и больше десятка женщин, ко­торых взяли во время операции по разгону митинга С ними поступали совсем просто.

Их заводили в кабинеты, специально освобожденные для допросов, напялившие на себя маски доблестные сотрудники правоохранительных органов», — возможно, из чувства осторожности, неизвестно ведь, как может обернуться дело в дальнейшем, — и раздевали. А затем, собравшись в круг, обсуждали достоинства и недостатки каждой из своих жертв. Для тех же истязателей, у кото­рых могла вдруг пробудиться совесть либо нечто напо­минающее это неведомое им чувство, на подоконниках стояли бутылки водки и стаканы — своего рода мораль­ная анестезия. Там же кучей были свалены пачки пре­зервативов, доставленные из ближайшей аптеки.

Между прочим, в аптеках города были зафиксирова­ны в эти дни многочисленные факты оптовых закупок этого ходового товара.

Вдоволь насмеявшись и возбудившись для дела, эти «мужчины» предлагали несчастным женщинам добро­вольно согласиться испытать свою судьбу прямо вот на этих сдвинутых один к другому письменных столах. Предлагались и возможные варианты.

Отказ не принимался. Истерики обрывались на кор­ню. Сильные, как жеребцы, «бойцы» набрасывались на свои жертвы. Истошные крики насилуемых женщин раз­носились по всем коридорам изолятора временного со­держания. В камерах тоже творилось совершенно неве­роятное. Возмущенных и протестующих против мили­цейского произвола задержанных людей били и унижа­ли. Была команда — гасить на корню любые возможные бунты, и она, похоже, исполнялась с особым вдохнове­нием. Господин Гузиков обещал ведь показать им всем кузькину мать, и вот теперь его обещание приводилось в жизнь с истовой, завидной страстью...

А может, она генетически заложена в российского холуя — эта сдерживаемая до поры до времени страшная жажда мести всем, кто на тебя плюет в обычной жизни? Недаром же с давних пор стал сакраментальным, едва ли не важнейшим в жизни вопрос: «Ты меня уважаешь?» «Нет, не уважаю!» — и... понеслось по кочкам...

Женщин меняли — нельзя же было насиловать бес­конечно все одних и тех же. Так и до смертоубийства не­далеко, а такой команды не было. Вот проучить — это было. И учили. Пока силы оставались, даже проституток и тех употребили, чувствуя уже, что жажда наказания как бы заходит в тупик... Один из уставших ментов, которо­му, видно, окончательно опротивели и водка, и однооб­разное насилие, вынес к помойке полведра использован­ных презервативов, да так и задремал с незастегнутыми брюками на лавочке во дворе ИВС.

День благополучно заканчивался, служивый народ устал, притомился, разбираться с задержанными дальше никому не хотелось, да и потом, куда они все отсюда де­нутся? Подождут и до завтра, когда появятся новые силы либо последует очередное указание начальства. Испол­нители стали разбредаться по домам. А вслед за ними волнами катились страшные рассказы об учиненных ими насилиях в кабинетах следственного изолятора. И вечер­ний город, казалось, оцепенел от ужаса. Такого здесь еще не происходило.

Улицы опустели, люди заперлись в домах. Город слов­но вымер. Шедший в здание администрации подполков­ник Затырин искренне удивлялся этому обстоятель­ству — ему-то пока никто не докладывал о том, как от­личились его молодцы. Но главное — видел он — было достигнуто: в городе установился порядок.

Как человек, который твердо полагает, что он умеет видеть перспективу, Павел Петрович размышлял о про­веденных мероприятиях. И между прочим, устраивало его в этом смысле далеко не все.

Ну утихомирили народ. Показали лицо хозяина, чтоб запомнили и не рыпались без указа. Но взяли-то смутья­нов — а сколько их? Десятка три-четыре? На такой го­род?! Да где ж оно видано, скажут в области, чтобы из-за такого мизерного количества народу пришлось задей­ствовать ОМОН?! Они там в районе, скажут, с ума все посходили? А если сами уже не умеют справляться с си­туациями, значит, им и не место на занимаемых должно­стях! И ведь будут, думал обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями подполковник Затырин, по- своему правы... И если так, то, значит, надо немедленно выправлять положение.

Вот, собственно, с этой идеей он и шел теперь к Са­велию Тарасовичу — отчитаться за прошедший день и обсудить ближайшую перспективу, план которой он себе в принципе наметил. Ну а если и произойдут какие-то нестыковки, то мелкие неудачи, а скорее всего, незна­чительные недочеты можно будет списать на сложность ситуации в районе вообще.

Затырин считал для себя необходимым зачистить, как это было уже проделано, не только левобережную часть города, на которой располагались центральные властные учреждения и основные культурные заведения — казино с ресторанами, клубы игровых автоматов, стадион со спортивными сооружениями, кинотеатры и редакции газет — и были сплошь асфальтированные улицы, но и правобережную его часть, населенную главным образом заводской молодежью, всегда отличавшуюся строптиво­стью и вольными нравами, которые были вовсе не по душе милицейскому начальнику. Там, среди этой моло­дежи и подростков, набирали преступные сообщества своих волонтеров и там же — уверен был подполков­ник — таились основные резервы протестной части на­селения.

Зарплату рабочий люд уже давно получал не вовре­мя, если вообще получал. Молодые парни покуривали травку, частенько устраивала пьяные драки с увечьями, девицы «работали» на сияющих по вечерам всевозмож­ными огнями центральных улицах левобережья — и ведь находились же охотники до их прелестей!

Дикий был, по мнению Затырина, район, бескультур­ный, да и не новый к тому же, состоящий главным обра­зом из одноэтажных частных домов, окруженных сада­ми и огородами, с водоразборными колонками на ули­цах и удобствами в глубине дворов. Его, этот Заводской, или, как его раньше называли, Заречный район, можно было бы с полным основанием назвать большой, в деся­ток улиц, деревней, каковой он, собственно, и являлся до той поры, пока на высоком правом берегу реки не построили предприятие «Химволокно». Вот оно и еще авторемонтный завод и стали главными работодателями малооплачиваемой части населения Воздвиженска. Они- то и превратили две прибрежные деревни, соединенные мостом через реку, сначала в поселок, а затем и в город — в районный центр, со всеми вытекающими из этого об­стоятельства привилегиями.

И потому, уверенно считал подполковник, наглядный урок, преподанный жителям центрального района, сле­довало продолжить и среди заводчан, которые вечно всем недовольны и от которых постоянно исходила неопре­деленная опасность. Следовательно, надо было и там произвести показательную зачистку.

Савелий Тарасович, выслушав аргументы Павла Пет­ровича, возражать не стал, но велел по-прежнему избе­гать рукоприкладства, если оно не вызвано исключитель­ными обстоятельствами. Все было вроде бы в рамках за­конности, ну а каковыми они окажутся на самом деле, эти обстоятельства, кто ж мог предугадать заранее?