Книга Славянский кокаин - Фридрих Незнанский

Вначале Лада работала с нелегальными эмигрантами из России, но вскоре ее повысили в звании и перевели во вновь созданный в Нью-Йоркском департаменте полиции отдел, назначением которого было заниматься далеко не всеми русскоговорящими мафиозными группировками (к большому счастью для Лады), но только организованными русскоязычными наркоторговцами.

Несмотря на то что хороших знакомых в русском Нью-Йорке у Лады было достаточно, все же в глубине души она относилась к ним, увы, как ко второсортным эмигрантам — милым своими странными выходками (особенно по части выпивки), однако все же не коренным американцам, кем она сама считала себя. И уж совершенно Лада не переваривала эту русскую мафию (хотя и занималась ею по долгу службы очень добросовестно, даже со своеобразной любовью) — мафию беспредельно наглую, не желающую вообще соблюдать неписаные законы американского уголовного мира.

Если итальянская мафия практически никогда не решится причинить даже малейший вред американскому судье, полицейскому или адвокату, зная, что расплата будет очень суровой, то для русских что угрожать оружием окружному прокурору, что приставить дуло к виску уличного торговца крэком — одно и то же.

И ведь все русским сходит с рук! Примерно восемьдесят убийств, произошедших за девяностые годы на Брайтон-Бич, до сих пор так и нераскрыты. А знаменитый киллер-боевик Сэмми Гравано по кличке Бык (который на суде признал за собой, правда, только девятнадцать убийств), он же просто невинный младенец по сравнению с выходцем из Кишинева Моней Эльзоном, за которым числится не менее ста трупов! Ну а золотым русским рукам можно просто позавидовать, ведь группе русских «левшей» с Брайтон-Бич всего неделя понадобилась для того, чтобы научиться подделывать защищенные от всего стодолларовые купюры нового образца.

Примерно обо всем об этом думала Лада, торопясь по улице к подземке, как вдруг она внезапно остановилась перед входом в ресторан «Три медведя». Примечателен он был хотя бы тем, что принадлежал покойному господину Бакатину. На тротуаре возле входа, зазывая войти и перекусить, стоял огромный, в человеческий рост, пластмассовый медведь с вульгарно накрашенными красными глазами и малиновой пастью. Медведь держал в лапе большой пластмассовый топор, на котором был прикреплен рекламный щит, предлагавший горячий украинский борщ, блины с черной и красной икрой, вареники с вишней и прочий стандартный набор русских ресторанов. В витрине же красовались не менее чудовищных размеров (ростом выше Лады) огромная пластмассовая матрешка и такой же ванька-встанька, раскрашенные очень неумело и аляповато. Естественно, эти гигантские пластиковые игрушки были русского происхождения, американцы до такой кричащей и пошлой раскраски просто не сумели бы додуматься.

Ежась на холодном ветру и по-прежнему, словно загипнотизированная, тупо разглядывая пластмассового медведя, Лада вдруг вспомнила еще и про Додика, отчего настроение ее совершенно упало.

На протяжении последних полутора лет у нее был друг Давид (Лада называла его Додиком), родившийся в Ленинграде, в начале восьмидесятых эмигрировавший в Израиль, а оттуда уже в Америку. Если в Израиле Додик терпеть не мог иудаизм в целом и синагогу в частности, то, переехав в Америку, он вдруг воспылал страстью к религии, стал ортодоксальным иудеем, отпустил пейсы, бороду, и без широкополой черной шляпы Лада его совершенно перестала видеть. Даже в квартире Лады, где Додик жил, он всегда находился в шляпе. Хорошо хоть в постель ложился, снимая шляпу, и то, наверное, лишь потому, что только тогда и вспоминал о ней (а о том, что Додик и целовал Ладу, будучи в шляпе, об этом и говорить не стоит).

Лада снимала приличную квартиру с уютной спальней, просторной гостиной и удобным кабинетом в Куинсе, который является, естественно, не самым приятным местом в Нью-Йорке, где есть небольшие «хорошие» районы, вроде Кью-Гарденс, но куда больше районов «плохих» — типа Джамайка-Эстейт. Зато дешевле, чем в Куинсе, жилье разве только в Гарлеме, поэтому Лада в Куинсе и оказалась. Додик же работать не хотел, сидел на небольшом пособии по безработице и посвящал все время молитвам и чтению Торы.

И в итоге накрытия мозгов Додика широкополой шляпой он стал требовать, чтобы Лада тоже стала прилежно читать Тору, Талмуд и даже Зогар. Затем, несмотря на тридцатилетний возраст, Додик пошел учиться в раввинский колледж в Нью-Джерси, который закончил экстерном и, вернувшись, поступил учиться в центральную хасидскую иешиву «Томхей Тмимим», здесь же, в Нью-Йорке, намереваясь получить диплом раввина и звание «даяна» — религиозного еврейского судьи. На этом его отношения с Ладой прекратились окончательно.

Но обыкновенное женское одиночество (очень тщательно скрываемое в Америке, как положено всем деловым женщинам) за последние шесть месяцев стало очень тяготить Ладу.

Сумев оторвать-таки взгляд от гипнотического русского медведя, Лада быстрым шагом заспешила скрыться от холодного ветра в чреве нью-йоркской подземки. Однако, спускаясь уже по ступенькам, она вдруг почувствовала непреодолимое желание прямо сейчас же побывать в квартире Грингольца, иначе может оказаться поздно. Что поздно, Лада и сама не знала. Она вытащила из сумочки маленькую черную рацию VERTEX, которыми оснащена самая большая в мире полиция Нью-Йорка, и нажала кнопку:

— Чак, это Лада, у меня сломалась машина. Кэт Вильсон у себя?

— Нет, ее вызвали наверх. А что с машиной?

— Не знаю. Передай Кэт, что я задержусь, еду к моему мышонку Грингольцу.

— У тебя что-то серьезное?

— Нет. Машина застрахована, я в порядке. Просто хочу побывать в гостях, мне кажется, у нашего малыша могут оказаться серьезные проблемы.

В лабиринтах подземки беспокойство Лады за Грингольца все нарастало. Она даже вздрогнула, когда на пересадке, кажется «Манхэттен трансфер», ее случайно толкнул локтем пахнущий джином подозрительный старик без малейших запоминающихся черт. Лада начала думать всякие глупости: будто за ней следят и что новую машину сломала русская мафия, которая сейчас проводит за ней наружное наблюдение, ну хотя бы с помощью этого вот «безлицего» старика. В конце концов она отогнала все эти глупые мысли, но совсем скоро ее беспокойство более чем оправдалось.

12

А тем временем Кэт Вильсон — начальник полицейского отдела, занимающегося русскоязычной наркомафией Нью-Йорка, почти сливаясь со своим черным кожаным креслом, сидела в кабинете замдиректора Департамента нью-йоркской полиции.

Глядя на высокую, изящную Кэт, невозможно было и предположить, что уже через три года ей предстоит увольнение на заслуженную пенсию по выслуге лет. Когда-то зеленоглазая Кэт Вильсон была, между прочим, артисткой мюзик-холла. А сейчас она сидела перед Робертом Муди и слушала нечто из ряда вон выходящее.

Если бы она не знала Бобби Муди много лет, она бы подумала, что он просто сошел с ума. И такое предположение у нее возникло бы по двум причинам: вопервых, Бобби, вечно невозмутимый как айсберг, повысил на нее голос, а во-вторых, он нес совершенно несусветную чушь, правда, при этом постукивал пальцами по докладной записке, поступившей из ФБР.