Книга Последний соблазн - Вэл Макдермид

Однако до сна еще далеко, и это тоже ей было известно по опыту. Она налила вина в бокал и устроилась за компьютером. Несколько месяцев назад она зарегистрировалась в сетевом чате полицейских-геев. Не то чтобы в голландской полиции не жаловали лесбиянок, да и зацикленности на сексуальных ориентациях у нее не было. Но иногда полезно иметь то, что она называла своим уголком в пространстве, и через этот форум ей удалось завести близкую дружбу с несколькими офицерами, которые с удовольствием обменивались с ней посланиями. Более того, особенно близкие отношения у нее сложились с немецкой коллегой. Петра Беккер служила в Берлине и, подобно Марийке, занимала довольно высокий пост в уголовной полиции, отчего близкие отношения с коллегами у нее не очень налаживались. Она тоже не была замужем — еще одна жертва карьеры. Поначалу они немного остерегались друг друга и писали больше о личной жизни, так как тут можно было быть более откровенными насчет своих мыслей и чувств. Обе считали, что хорошо относятся друг к другу, однако не хотели встречаться из боязни испортить отношения, которыми дорожили.

Итак, у них вошло в привычку проводить примерно по часу в компании друг друга несколько вечеров в неделю. Хотя это был не их вечер, Марийке знала, что если Петра дома и не спит, она в чате, так что можно сделать попытку и увести ее оттуда, чтобы без помех обменяться посланиями.

Марийке включила компьютер и вошла в чат. Высветился список бесед по интересам, и она сразу же вошла туда, где люди обменивались мыслями о полиции и о том, какую роль она играет в их жизни. Человек пять-шесть жарко спорили об операциях под прикрытием, записи так и мелькали. Однако Петры тут не было. Тогда Марийке отправилась на страничку лесбиянок. На сей раз ей повезло. Петра и еще две женщины обменивались впечатлениями о сомнительном изнасиловании лесбиянки в Дании, но едва немецкая подруга Марийке увидела ее имя, как тут же без промедления перешла на личную страничку, и они начали, не боясь чужих глаз, электронную переписку.

Петра: привет, дорогая, как ты?

Марийке: Только что вернулась. У нас убийство.

П: штука не из приятных.

М: Да уж. А это особенно отвратительное.

П: бытовое? уличное?

М: Ни то ни другое. Гораздо хуже. Ритуальное, преднамеренное, без очевидных подозреваемых. Явно по личным мотивам, но как бы обезличенное, если ты понимаешь, что я имею в виду.

П: кто жертва?

М: Профессор Лейденского университета Питер де Гроот. Тело нашла прислуга. Его голым привязали к письменному столу и утопили, засунув в горло трубку и пустив по ней воду.

П: жуть, он принимал участие в опытах над животными?

М: Он был психологом. О его работе я пока еще мало знаю. Но не думаю, что убийство связано с борьбой за права животных. Скорее, выяснение отношений один на один. Хуже всего другое. Это не простое убийство. Есть еще и членовредительство.

П: гениталии?

М: И да и нет. Убийца не тронул ни член, ни яйца, но ободрал лобок. Никогда такого не видела. Лучше уж кастрация. Было бы больше смысла. И ясно было бы, что орудует сексуальный маньяк.

П: знаешь, я тут вспомнила, читала об одном деле, не нашем, но задействованы все.

М: В Германии случилось что-то подобное?

П: не могу сказать наверняка, но что-то такое есть, буду на работе, поищу в компьютере.

М: Я тебя не стою.

П: стоишь гораздо лучшего, но мы, кажется, отклонились, хочешь просто поболтать?

Марийке усмехнулась. Петра напомнила ей, что жизнь состоит не из одних убийств, так что теперь Марийке предвкушала спокойный сон.

10

Борта «Вильгельмины Розен» необычно высоко поднимались над водой. Утром ее разгрузили, однако кто-то в транспортном агентстве не справился со своими обязанностями, и погрузку, которая должна была состояться в тот же день, отложили на сутки. Шкипер особенно не расстроился. Он наверстает упущенный день, когда они будут в пути, даже если нарушит правила, установленные насчет несения вахты. Команда тоже как будто не возражала. Всем хотелось провести вечер в Роттердаме, если это не грозило потерей заработка.

Оставшись один в своей каюте, он открыл небольшой, обитый медью сундук, принадлежавший его деду, и в который раз стал перебирать его содержимое. В двух кувшинах когда-то находились маринованные огурцы, но теперь на дне плавало что-то вонючее. Залитая формалином, украденным в похоронном агентстве, кожа давно потеряла естественный цвет и приобрела цвет консервированного тунца. Частички плоти были темнее и выделялись на коже, как разрезы на недожаренном стейке из тунца. Волосы все еще завивались, но стали тусклыми, словно на плохом парике. Однако он знал, на что смотрел.

Когда ему впервые пришла в голову эта мысль, он сразу решил, что ему понадобится нечто в качестве напоминания о том, как он хорошо справился с поставленной задачей. Он читал книжки об убийцах, которые отрезали груди, гениталии, сдирали кожу со своих жертв и делали из нее одежду. Все это казалось ему неприемлемым. Все те люди были извращенцами, а ему нужен был «сувенир», имеющий значение лишь для него одного.

И он стал перебирать в памяти унижения, которым его подвергал старик. Память не отказывала ему. Даже часто повторявшиеся муки не слились в одну картину. Все детали были словно острые иголки. Что бы такое брать, чтобы его цель сохранилась чистой, значительной и ясной?

И тогда он вспомнил о бритье. Это случилось вскоре после его двенадцатого дня рождения, который, как всегда, не отмечался ни праздником, ни подарком. Да и узнал он о своем дне рождения случайно, всего несколько месяцев назад, когда старик пересматривал старые бумаги. До тех пор он понятия не имел, когда родился. Ему никогда не дарили открытки, никогда он не получал ни подарков, ни торта со свечами, к нему никогда не приглашали гостей. Да и кого было приглашать? Друзей у него не было, родственников, кроме деда, тоже. Если он и знал кого-то, то только команду «Вильгельмины Розен».

Ему было известно, что он родился осенью, так как, когда облетали листья, ярость старика меняла словесное выражение. Вместо «Тебе уже восемь лет, а ты все еще ведешь себя как младенец», старик кричал: «Тебе уже девять, пора бы становиться взрослым».

Когда ему исполнилось двенадцать лет, он обратил внимание на происшедшие с ним перемены. Он вырос, плечи уже не помещались в матросской блузе, и голос стал ненадежным, он то басил, то давал петуха. Внизу живота начали расти черные волосы. Он знал, что когда-нибудь это случится, ведь он постоянно жил в окружении трех взрослых мужчин и понимал, что рано или поздно станет похожим на них. Однако это нагоняло на него страх. Детство оставалось в прошлом, а он понятия не имел, что значит быть взрослым.

Дед тоже заметил происшедшие с ним перемены. Трудно представить, как можно было стать еще более жестоким, но старик воспринял взросление внука как вызов и не нашел ничего лучшего, как придумать для него новые унижения. Его жестокость перешла на другой уровень, когда однажды утром в Гамбурге с треском лопнул трос. Виноватых не было, но старик решил, что должен на ком-нибудь отыграться.