Книга Человек из тени - Коди Макфейден

Я гляжу на Лео и киваю головой:

— Что ты собираешься делать?

— Все довольно просто. Я проведу общий осмотр, поищу ловушки, предназначенные для того, чтобы все стереть с жесткого диска, ну, и кое-что еще. Посмотрю на самые последние записи. Потом отвезу компьютер в офис и как следует над ним поработаю.

— Хорошо. Мне нужно знать все, что есть и было в ее компьютере. Все стертые файлы, включая электронную почту, картинки и прочее. Я имею в виду все, что может нам помочь. Он нашел ее через Интернет. Получается, что компьютер — его главное оружие.

— Без проблем.

Я поворачиваюсь к Келли:

— Ты займешься осмотром места преступления. Местные работают отлично, но ты лучше их. Постарайся быть повежливей, но если понадобится кого-нибудь отодвинуть… — Я пожимаю плечами.

Келли улыбается:

— Моя специальность.

— Джеймс, ты пока свяжись с патологоанатомом. Надави. Нам нужно, чтобы вскрытие провели сегодня. Затем мы с тобой отправимся на место преступления.

Враждебность так и прет из него, но он ничего не говорит, только кивает.

Я на секунду замолкаю. Перетряхиваю все в голове, чтобы убедиться, что я ничего важного не забыла. Убеждаюсь, что ничего не упустила.

— Все? — спрашивает Алан.

Я улавливаю злобный тон и в удивлении поднимаю на него глаза. Понятия не имею, почему он злится.

— Полагаю, что да.

— Прекрасно. — Он встает и возвращается на прежнее место, оставляя нас всех в недоумении.

— Какая муха его укусила? — спрашивает Келли.

— Ну да, откуда такая хандра? — поддерживает ее Лео.

Все неприязненно смотрят на него.

Лео оглядывает всех, заметно нервничая:

— Что-то не так?

— Ты помнишь присказку, детка? — спрашивает Келли, тыча ему пальцем в грудь. — «Не смей бить моего друга. Никто не имеет права бить моего друга, кроме меня». Усек?

Я вижу, как лицо Лео теряет всякое выражение.

— Усек. Вы хотите сказать, что я вам не друг, верно?

Келли склоняет голову набок, и я вижу, что она смотрит на Лео с легкой симпатией.

— Нет, лапонька, я не это хотела сказать. Здесь у нас не клика, и мы не в средней школе. Так что брось изображать из себя одинокого и обиженного. — Она наклоняется вперед. — Я хочу сказать, что люблю этого человека. Однажды он спас мне жизнь. И у тебя нет моего права подтрунивать над ним. Пока. Ты меня понял, сладенький?

Лео тоже успокаивается, но еще не готов сдаться.

— Да ладно, я понимаю. Только не зовите меня деткой.

Келли поворачивается ко мне и усмехается:

— Знаешь, в один прекрасный день он вполне подойдет, Смоуки.

— Пойду поговорю с Аланом, — говорю я.

Меня не забавляет эта перепалка, как прежде. Я двигаюсь вперед, оставляя их забавляться добродушными подковырками. В глубине души я уверена: то, что сейчас делает Келли, на самом деле идет на пользу Лео и, следовательно, всей команде. Она по-своему принимает его. Я рада. Иногда люди, долго работающие вместе, изолируются от окружающих. Становятся почти ксенофобами. Это плохо, и я рада, что они не пошли по этому пути. По крайней мере Келли не пошла. Джеймс смотрит в иллюминатор, он в своем репертуаре: безучастен. Ничего нового.

Я подхожу к Алану. Он сидит в кресле, смотрит на ноги и излучает такую враждебность, что впору бежать прочь.

— Не возражаешь, если я присяду? — спрашиваю.

Он неопределенно машет рукой, на меня не смотрит.

— Как хочешь.

Я сажусь и некоторое время присматриваюсь к нему. Он отворачивается и смотрит в иллюминатор. Я решаюсь идти напрямик:

— Что с тобой?

Он смотрит на меня, и я только что не отшатываюсь. Такая злость в глазах.

— Ты это о чем? Хочешь показать, что умеешь разговаривать с черным «братом»? В чем дело?

Я теряю дар речи. Алан продолжает смотреть на меня, и его гнев от моего молчания, похоже, усиливается.

— Ну? — спрашивает он.

— Ты знаешь, я вовсе не то имею в виду, Алан. — Я говорю тихо. Почти спокойно. — Для всех очевидно, что ты чем-то расстроен. Вот я и спросила.

Он смотрит на меня еще несколько секунд, и я чувствую, что огонь затухает. Он переводит взгляд на свои руки.

— Элайна больна.

У меня отвисает челюсть. Меня мгновенно захлестывает жалость. Элайна — жена Алана, я знаю ее столько же, сколько его. Она латиноамериканка, прекрасная как внешне, так и внутренне. Ко мне многие приходили в больницу, но только ее я согласилась принять. По правде говоря, она не оставила мне выбора. Она ворвалась в палату, растолкав медсестер, подошла к моей кровати, села на край и, оттолкнув мои руки, обняла меня, не сказав при этом ни единого слова. Я разрыдалась у нее на груди и плакала до тех пор, пока не кончились слезы. Думая о ней, я чаще всего вспоминаю этот эпизод: из-за слез все кажется мутным, рядом Элайна, уютная, теплая и сильная, она гладит меня по голове и бормочет что-то на смеси английского и испанского. Она настоящий друг, того редкого типа, что навсегда.

— Что с ней? О чем ты?

Наверное, ему дано расслышать искренний страх в чужом голосе, потому что его гнев исчезает. Никакого больше огня в глазах, только боль.

— Рак прямой кишки второй стадии. Они удалили опухоль, но она прорвалась. Часть раковых клеток попала в ее организм еще до операции.

— И что это значит?

— Вот тут все на хрен запутано. Это может не значить ничего. Может быть, о раковых клетках, которые ускользнули при разрыве опухоли, не стоит и беспокоиться. Или же они где-то бродят и готовы распространиться на весь организм. Врачи ничего с уверенностью не могут сказать. — Боль выплескивается из его глаз. — Мы это обнаружили, потому что у нее случались очень сильные приступы. Мы решили, что это аппендицит. Медики отвезли ее прямиком в хирургическое отделение и там обнаружили опухоль. Вырезали ее. И знаешь, что после этого сказал мне врач? Он сказал, что у нее четвертая стадия. Что она скоро умрет.

Я смотрю на его руки. Они трясутся.

— Я не смог ей это сказать. Понимаешь, она ведь поправлялась. Я не хотел ее волновать, хотел, чтобы она побыстрее оправилась после операции. Целую неделю я думал, что она умрет. Всякий раз, когда я на нее смотрел, я только об этом и думал. Она же ничего не подозревала. — Он сухо смеется. — И мы пошли к врачу на проверку, и врач нас порадовал. Вторая стадия, не четвертая. Семьдесят пять процентов таких больных живут не менее пяти лет. Врач радостно улыбался, а она расплакалась. Ей сказали, что ее рак не так опасен, как мы думали, а ведь она до того момента не представляла себе, что это хорошие новости.