Книга Неестественные причины - Филлис Дороти Джеймс

Дигби Сетон спустил ноги с кушетки, по­дошел в носках к двери в столовую и пяткой прикрыл створку. Полицейские молчали.

Сетон сказал:

– Прошу меня извинить и все такое. Ко­нечно, нехорошо быть грубым, но у меня от нее мурашки. Черт возьми, я же сказал, что выплачу триста, которые ей завещал Морис! Слава Богу, что вы здесь, суперинтендант! Теперь, надеюсь, дело примете вы?

Для начала хуже не придумаешь. Далглиш резко ответил!

– Нет. Это не по части Скотленд-Ярда. Инспектор Реклесс, наверно, уже объяснил вам, что главный здесь он?

Так ему и надо, этому Реклессу.

Но Сетон заспорил:

– Я думал, всегда полагается обращаться за помощью в Скотленд-Ярд, когда рассле­дуется убийство.

– Откуда вы взяли, что тут убийство? – спросил Реклесс. Он не спеша разбирал бу­маги в ящиках стола и даже не посмотрел на Сетона, когда задавал этот вопрос спокой­ным, ровным, равнодушным тоном.

– Ну а что же еще? Нет, вы скажите, ска­жите, скажите. Вы же знатоки. А я, например, не понимаю, как мог Морис сам себе отру­бить руки. Одну еще куда ни шло. Но обе? Если это не убийство, то я уж и не знаю, что считать убийством. И черт возьми, у вас же тут на месте есть специалист из Скотленд-Ярда!

– На отдыхе, не забудьте, – возразил Далг­лиш. – Я здесь совершенно в таком же поло­жении, как и вы.

– Ну уж нет! – Сетон присел и нашарил под кушеткой туфли. – Брат Морис не вам завещал двести тысяч. Это же с ума сойти! Прямо не верится. Какой-то мерзавец сводит старые счеты, а я получаю в наследство кучу денег! И вообще, откуда у Мориса такое бо­гатство?

– Частично по наследству от матери, а ча­стично – состояние его покойной жены, – ответил Реклесс. Он кончил перебирать стопку бумаг и стал внимательно просмат­ривать карточки в каталожном ящичке, точ­но ученый-библиограф.

Сетон насмешливо фыркнул.

– Это вам Петигрю сказал? Петигрю! Слы­хали, Далглиш? Если уж Морис нашел себе поверенного, то обязательно по фамилии Петигрю. Бедняга! С такой фамилией толь­ко в нотариусы и идти. Человек приговорен от рождения к роли чинного провинциаль­ного нотариуса. Представляете себе? Такой сухощавый, аккуратный, лет шестидесяти и при всех причиндалах: часовая цепочка по­перек живота и брюки в полоску. Надеюсь хотя бы, что он умеет составлять завещания, как положено по закону?

– Я думаю, на этот счет вы можете не бес­покоиться, – сказал Далглиш. Дело в том, что он знал Чарлза Петигрю, который состоял поверенным также и у его тетки. Фирма была старинная, но нынешний ее глава, наследо­вавший своему деду, был энергичный и тол­ковый тридцатилетний мужчина, которого со скукой деревенской практики мирила лишь близость моря и страсть к парусному спорту. Далглиш спросил: – Вы, стало быть, обнаружили завещание?

– Вот оно, – ответил Реклесс и протянул ему листок плотной бумаги. Далглиш про­бежал текст глазами. Он был короткий, мно­го времени на ознакомление не понадоби­лось. Морис Сетон сделал распоряжение, чтобы его тело было отдано на медицинс­кие исследования, а впоследствии кремиро­вано. Далее говорилось, что он оставляет 2000 фунтов Селии Кэлтроп «в знак призна­тельности за сочувствие и понимание в свя­зи с кончиной моей дорогой супруги» и 300 фунтов Сильвии Кедж «при условии, что ко времени моей смерти она проработает у меня десять лет». Остальное имущество от­ходило Дигби Кеннету Сетону, под опекой, пока он не женат, после женитьбы – безо­говорочно. Если же он умрет прежде брата или если умрет холостым, все имущество переходит в безусловное владение Селии Кэлтроп.

Сетон сказал:

– Бедняга эта Кедж! Потеряла триста фун­тов – двух месяцев недобрала. Оттого и вид у нее такой, неудивительно. А я, вот ей-богу, понятия об этом завещании не имел! То есть предполагал вроде, что буду наследником после Мориса, он как-то сам сказал, больше-то ему некому было завещать. Мы с ним были не особенно близки, но все-таки дети одного отца, а Морис старика почитал. Но двести тысяч! Видно, ему после Дороти об­ломилось целое состояние. Смешно, верно? Ведь если вспомнить, их брак уже висел на волоске к тому времени, когда она погибла.

– А у миссис Морис Сетон тоже не было других родственников? – спросил Реклесс.

– Вроде бы нет – на мое счастье, а? Когда она покончила с собой, были какие-то тол­ки о сестре, что надо бы с ней связаться. Или это брат был? Не помню, хоть ты тресни. Во всяком случае, никто не объявился, а в заве­щании был назван один Морис. Отец у нее занимался перепродажей недвижимости и оставил ей приличный куш. И это досталось Морису. Но все равно – двести тысяч?!

– Может быть, добавились доходы от книг вашего брата? – предположил Реклесс. Он уже кончил просматривать картотеку, но остался сидеть за письменным столом и де­лал записи в блокноте, как будто бы не об­ращая внимания на реакцию Сетона. Но Далглиш видел своим профессиональным взглядом, что снятие показаний идет на са­мом деле точно по плану.

– Да что вы! Морис всегда жаловался, что на его гонорары не проживешь. С большой горечью он это говорил. Теперь, говорил, у нас эпоха сентиментальной дешевки. И кто не выставится на продажу, до того никому дела нет. Списки бестселлеров создаются рекламой, хорошо писать себе дороже, а из-за публичных библиотек книги не раскупа­ют. Все, по-моему, так и есть. Но ему-то чего стараться было, когда у него двести тысяч? А знаете чего? Нравилось быть писателем. Самоуважения ему добавляло. Я думаю так. Я-то никогда не понимал, почему он так се­рьезно к этому относится. Но и он тоже не понимал, почему я хочу иметь собственный клуб. Вот теперь можно будет и клуб завес­ти. Даже целую сеть клубов, если нормально дело пойдет. Приглашаю вас обоих на от­крытие. Можете хоть все отделение с собой прихватить. Не придется за казенные день­ги просачиваться под видом частных лиц и смотреть, чтобы пили в меру и чтобы девочки не шалили. Да еще сажать с собой жен­щин-сержантов, выряженных под туристок-провинциалок. Лучшие столики – в вашем распоряжении, выпивка, закуска – все за счет администрации! Представляете, Далг­лиш, я ведь мог так шикарно размахнуться с «Золотым фазаном»! Да вот капитала не было. Зато теперь и капитал есть.

– Этого мало, нужна еще законная жена, – безжалостно напомнил ему Далглиш. Он за­метил фамилии опекунов, назначенных в завещании Сетона, и не представлял себе, чтобы эти осмотрительные и консерватив­ные господа согласились потратить отдан­ные под их надзор средства на такое пред­приятие, как новый «Золотой фазан». Он поинтересовался, почему Морису было так важно, чтобы Дигби женился.

– Морис часто поговаривал, что мне пора обзавестись семьей. Его вообще волновали такие вещи, как продолжение рода и прочее. Сам-то детей не народил, я, по крайней мере, не слыхал, и жениться вторично после фи­аско с Дороти тоже небось не жаждал. Да и сердце у него было никудышное. А еще он опасался, как бы я не связался с кем-нибудь из голубых. Не хотел, чтобы его деньгами пользовался пидер. Бедняга Морис! Он не­бось даже и не знал толком, какие они из себя. А вот, поди ж ты, был твердо убежден, что лондонские клубы, особенно в Уэст-Энде, – это все притоны гомосеков.