Книга Последнее лето - Елена Арсеньева

Голос актера лился со сцены, наполнял зал. А Сашенькаосторожно поднялась и принялась пробираться к выходу. Было ужасно, простоневыносимо жаль уходить от звуков чарующего голоса, зрительницы на нееоглядывались, как на пациентку знаменитого доктора Кащенко [13]: что это за идиотка, которая уходит с концерта самого Игоря Вознесенского?! НоСашенька славилась своим упрямством, и если что-то попадало ей в голову, выбитьоттуда сие было практически невозможно. Оглянувшись на предмет своего обожания,словно (как писали в старинных чувствительных романах) желая навеки запечатлетьего образ в своей памяти, она вышла из зала и на цыпочках (в уголке набархатном потертом стуле подремывал старый и столь же потертый на видкапельдинер, который, конечно, заставил бы ее воротиться в зал, если быпроснулся) прокралась через фойе к боковой укромной двери, ведущей – это малокому было известно, однако Сашеньке как-то показал заветную дверку брат Шурка,который знал в Народном доме все ходы и выходы, поскольку дружил с сыномдиректора, – прямиком за кулисы. Сашенька надеялась пробраться туда и тамподождать ухода своего божества со сцены. Тут они окажутся один на один, иСашенька сможет не только передать ему цветок и оказаться замеченной им, но,быть может, что-то прошептать, подходящее к случаю… А что прошептать, кстати?Какие-нибудь стихи, вернее, строки стихов о любви? Но до нее доносилсяпрекрасный голос Вознесенского, и как-то ничто не взбредало в голову, кромекаких-то отрывков и обрывков. Чепуха и не к месту! Невероятно красивый голосИгоря Вознесенского мягко выбивал из бедной Сашенькиной головы всякоесоображение:

Мы к Обману охотно идем

И в красивую сеть попадаем;

Ведь так долго напрасно мы ждем

И так долго безумно страдаем.

И мы верим: придет это «вдруг»,

Мы простимся с печалью ненастной,

И, прорвав заколдованный круг,

Станет жизнь бесконечно прекрасной.

«А вдруг он обратит на меня внимание? – с замираниемсердца думала Сашенька. – Нет, вдруг он уже обратил на меня внимание,когда я еще сидела в зале, и теперь вспомнит меня? И снова посмотрит на менятак, как умеет смотреть только он, он один, этими своими черными, сверкающими,удивительными глазами? Посмотрит, улыбнется – и… Нет, я и слова не смогусказать! И не надо говорить! Я отдам ему записку!»

Сашенька сунула руку в карман. Ну да, вот здесь лежитсложенный вчетверо листок из тетрадки в клеточку. Эту записку она приготовилаеще месяц назад – мечтала передать ее Вознесенскому во время его выступления вклубе Коммерческого училища. Там не получилось, и с тех пор Саша таскалаписьмецо везде и всюду, надеясь на удобный случай.

Кажется, он вот-вот выпадет, этот случай!

И смеется над нами Обман,

Что легко попадаем мы в сети.

Нас измучил холодный туман,

Мы с тобою наивны, как дети…

Аплодисменты! Сейчас он придет… Саша перестала дышать. Нет,Грачевский объявил еще какой-то романс, ей не слышно какой, но зал в восторге,судя по дамскому визгу.

Сашенька нетерпеливо перевела дыхание. Ладно, она ещеподождет…

– Вы?! – раздался рядом голос, показавшийся ейзнакомым. – Что вы здесь делаете, дитя мое?

Она испуганно обернулась и увидела высокомерно уставившуюсяна нее… Наташу. Сиречь Клару Черкизову в одежде босяцкой девахи.

* * *

...

«Циркуляр министра народного просвещения Кассо о приемеевреев в средние специальные учебные заведения по жребию был издан настолькосекретно, что явился неожиданным даже для высших чинов Министерства народногопросвещения».

...

«Лондон. Учрежденная миллиардером Карнеги библиотека вНорсфилде, близ Бирмингема, уничтожена пожаром, приписываемым суфражисткам».

...

«Из Таврического дворца передают, что в недалеком будущем упредседателя совета министров И.Л. Горемыкина состоится «чашка чая», на которуюбудут приглашены члены Государственной думы и Государственного совета».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

* * *

– Господин начальник, там какой-то человек желает васвидеть.

Георгий Владимирович Смольников, начальник сыскногоотделения Энской полиции, откинулся на спинку стула:

– Что ему нужно?

– Не говорит.

– Ну, просите.

Конечно, после получения предостережения от начальникаМосковского охранного отделения следовало быть осторожнее. ПолицмейстерКомендантов выставил на подступах к своему кабинету посты и на улицу выходит неиначе, как под охраною. Однако начальник сыскной полиции Смольников считаетфигуру своего шефа весьма одиозною и подражать ему не желает из принципа. Ктому же, рассуждает Смольников, кому он особенно помешал? Кому нужно на негобомбу тратить? Добро бы зажимал политических, а то всего-навсего чистит городот всякой уголовной швали. С помощью самих же горожан, просим заметить! Бывалотак, что человек ненароком узнавал о готовящемся грабеже или другом уголовнонаказуемом деянии и норовил донести в сыскное. Смольников прекрасно понимал,что делается это отнюдь не от заботы о чужом добре (тем паче – о добрегосударственном!). Как правило, задумают двое ковырнуть чужое добро, но станутделить шкуру неубитого медведя – и поссорятся. Один подельник пойдет да идонесет на другого: коли мне не достанется, так чтоб и тебе не досталось! Акак-то раз было, что оба соучастника с небольшим промежутком времени донеслидруг на дружку!

Ну что ж, фискалы во все времена были опорою государственногостроя, а потому Смольников такими людьми не брезговал и привечал их. Что жподелаешь, работа такая! Может, и сейчас очередной добровольный фискал явился?Как не принять!

Тем временем помощник отворил дверь, и в кабинет степенновошел человек, по виду купчина из провинции. Шуба на нем была, крытая чернымсукном, шапку держал в руках. Шапка обыкновенная, пирожком, а шуба… Что-то вней не так было в этой шубе, только Смольников не мог понять, что именно нетак. Понял только, что не ошибся, – дядька явно собирается на кого-тонаябедничать.

Посетитель обшарил глазами стены – найдя образ,перекрестился и, отвесив хозяину кабинета чуть ли не поясной поклон,нерешительно шагнул к столу.

Смольников указал на кресло:

– Присаживайтесь.

– Ничего-с, мы и постоим-с.