Книга Битва на дне - Сергей Зверев

Стеценко буквально сложился пополам от смеха; спасибо, ремни безопасности на пол «Лендровера» свалиться не дали.

– Ну-у, ты даешь! Нет, знакомить я тебя с ними не стану, сам, слава тебе, господи, незнаком. Все проще…

Все, действительно, было проще. С ребятами из «Гринписа», с той самой международной базы, к которой выруливал сейчас «Лендровер», Андрей Павлович сошелся чуть ли не сразу, как только оказался в Баренцбурге. Ему нравился их веселый, бесшабашный и чуточку анархичный интернационал. Кого там только не было: норвежцы, шведы, немцы и французы, греки, албанцы, русские, поляки и все прочие славяне. Американцев через край!

Проводя экологический мониторинг побережья Шпицбергена, заглядывали гринписовцы и в Баренцбург, а как же… И мимо «Белочки» не проходили. Со всеми втекающими и вытекающими последствиями.

Но тут не в совместной выпивке было дело. Стеценко искренне, всей душой разделял идеи этих людей. Их боль, беспокойство и неравнодушие. Он-то насмотрелся… Экибастуз, Ачинск, весь Южный Урал… Он был горняком и просто в силу своей профессии видел, до чего могут довести глупые и жадные люди нашу такую ранимую планету! Земля – это космический корабль. А теперь представьте себе сумасшедших космонавтов-самоубийц, которые в полете снимают защитные панели, крутят дыры в обшивке корабля, ломают и уродуют систему жизнеобеспечения… Дико, правда? Но то, что мы все вместе творим на планете, ничуть не лучше!

Вся беда в том, что «вместе»! Это ключевое понятие. Когда все хором, то вроде бы и не страшно, потому что ответственность делится на всех.

Человек по определению животное общественное. Плохо ему приходится, когда он один! Это только в сортир лучше ходить в одиночку, а все остальное… Все остальное лучше, приятнее, эффективнее, наконец, делать «вместе». Сообща.

Однако имеется тут очень важное «но».

«Вместе» можно радоваться, а можно – грустить, можно работать и отдыхать. «Вместе» можно благословлять или проклинать, смеяться или плакать. Вот только дураками «вместе» быть не стоит, ибо глупость человеческая, и у отдельного-то индивида зачастую достигающая гомерических размеров, в компании дураков-единомышленников возводится в степень, равную числу этих дураков.

И тогда становится воистину бездонной. Непостижимой.

Вот так, соединенными усилиями, мы и завалим Землю полиэтиленовыми пакетами, которые – да! – так удобны и привычны. Загадим Мировой океан, сведем к чертовой матери сибирскую тайгу и сельву Амазонки – зеленые легкие планеты. После чего благополучно вымрем, утащив за собой в преисподнюю все живое.

Андрей Павлович Стеценко дураком не был. И участвовать в планомерном неостановимом уничтожении природы не хотел. Напротив, хотел помешать этому вопиющему безобразию. Поэтому никаких угрызений совести, информируя своих друзей с гринписовской базы о нарушениях Природоохранного кодекса администрацией шахты «Баренцбург», не испытывал. Как раз наоборот – испытывал гордость.

Словом, были у маркшейдера Стеценко на базе экологов хорошие знакомые. Особенно тридцатилетняя Валюша Берестецкая, которую семь лет назад занесло в Норвегию из Москвы. По большой любви и еще большей дурости. По ее словам, Стеценко чем-то напоминал Валентине покойного отца. Вот и относилась Берестецкая к Андрею Павловичу соответственно, почти как к родному человеку. Даже останавливалась у него дома пару раз, приезжая в Баренцбург из Лонгйира по каким-то своим загадочным делам.

Хотя почему это «загадочным», подумал Стеценко… Она не делала тайны из того, что занималась на базе прослушиванием радиообмена моряков, горняков, а главное, военных, – всех тех, кто мог нанести урон природе Груманта – Берестецкая называла Шпицберген только так, на русский манер. В свое время еще дома, в России, Валя окончила МРТИ имени Попова, став отличным связистом-радиотехником широкого профиля. Аппаратура на гринписовской станции была замечательная, и Берестецкая получала достаточно свободный доступ к любой радиоперекличке, тем более что английский она знала в совершенстве, а норвежский и шведский – очень прилично.

Валентина одной из первых встретила их, и на ее чуть полноватом, с красивыми темно-карими глазами лице вспыхнула широкая радостная улыбка:

– Нет, ну надо же! Какие люди, и без охраны! Палыч, дорогой, как я рада тебя видеть! – И тут же, легко перейдя на норвежский: – Олаф, это ты мне удружил! Давай выбирайся из своего рыдвана, раз уж ты приехал с моим соотечественником, то я уверена – без доброй выпивки не обойдется. А я только вчера испекла пирог с зеленым луком и яйцами. Половина еще осталась… Да-да, не пугайся, Хендриксон, это такое русское национальное блюдо!

Молодой норвежец склонился перед женщиной в вежливом полупоклоне, поцеловал протянутую Берестецкой руку и сказал на своем уморительном ломаном русском, чтобы и Стеценко понял, о чем речь идет:

– О! Вал-лен-нтина! Рад как и я встрече нашей! Друзья теперь есть мы с мужчиной этим. Но ведь он вещь особую увидел, она по-вашему была названа «хрень».

У Валюши в заначке оказалась не только половина русского национального кушанья, но и около полутора литров отличного первача собственной выделки. Собралось почти все руководство гринписовской базы. Правда, руководством в классическом смысле этого слова они не были. «Гринпис» – организация особая. Сама себя учредившая, сама себе подотчетная… Беда подобного рода неформальных структур заключается в том, что энтузиазма у их членов хоть отбавляй, но вот знаний, образования и компетентности обычно не хватает. Правда, в некоторых – нечастых! – случаях пробелы в образовании бывают даже полезны. Они заставляют настойчиво шевелить мозгами, приходить порой к весьма нетривиальным выводам. «Зеленым» это очень свойственно. Тут, конечно, как минимум необходимо, чтобы было чем шевелить.

Версия относительно марсианской тарелки была отметена с ходу. Но в то, что Стеценко действительно видел ужасную «хрень», поверили все: и вислоусый поляк Ружинский, и Хаттерфорд, шестидесятилетний потомок лордов, которые еще в войне Роз отметились, и, само собой, Валюша Берестецкая, тоже не последний человек среди наиболее уважаемых борцов за экологию.

А как тут не поверишь? Если она своими ушами слышала при последней «засечке» слово Плесецк? Пеленг установила: Рейкьявик. Частота радиообмена обычная для американцев, они здесь не стесняются, даже кодировку ленятся применять. Значит, русский космодром. Так не оттуда ли?

Что это может быть? Скорее всего, последняя ступень ракеты-носителя. А это не шутки. Окислитель – концентрированная азотная кислота, топливо – девяностопроцентный гидразин. И то и другое отнюдь не витамины и при попадании в воду могут такого с флорой и фауной Гренландского моря понатворить, что… На карте Стеценко место, куда упал загадочный объект, указал ни секунды не сомневаясь, но карта картой, а хорошо бы посмотреть в натуре. Может, выброс отравы уже идет полным ходом?

Вот это и необходимо проверить на месте. Как минимум – взять пробы воды. Чем скорее, тем лучше. И в случае чего бить во все колокола, объявлять экологическую тревогу по всему побережью Западного Шпицбергена. Правда, погода… Совсем ни к черту не годится, а катерок на базе старенький, с почти выработавшими ресурс дизелями. Если верить указаниям Стеценко – а Валентина подтвердила своим товарищам, что тот профессионал высокого класса, – то получается около двадцати морских миль к северо-западу. Это два часа хорошего хода. Волна крутовата, дождь холодный моросит, но чего не сделаешь на благо природы!