Книга Бархатный ангел - Николь Фокс

прекрасный ребенок, Исаак. Сладкий и прекрасный. Она просто боится…

— То, что я увижу ее, ничего не изменит, — говорю я. — Возможно, я ее отец, но она понятия не имеет. Для нее я буду просто гигантом…

— Монстром? — предлагает Богдан.

Я смотрю на него. — Великан, которого она не знает, — заканчиваю я.

— На это нужно время, — говорит мама. — Но построение любых отношений требует времени. Ты должен начать прямо сейчас.

Я знаю, что она права. Они оба. Единственная проблема в том, что у меня есть ощущение, что Джо станет еще одной вещью, которую я не смогу контролировать.

Дети непредсказуемы. И они честны до такой степени, что взрослые забыли, как быть. У меня нет идеи стать отцом. Единственное, чем я когда-либо был, — это доном.

Почему-то я не думаю, что это поможет мне здесь.

— Бояться — это нормально, — говорит мама.

Как будто эта женщина меня совсем не знает. — Я не боюсь, — рявкаю я. — У меня просто есть другое дерьмо, с которым мне нужно разобраться в первую очередь. Камила — одна из них.

Богдан фыркает, пытаясь скрыть кашель. Я сердито смотрю на него, и он многозначительно смотрит на свой стакан с виски.

— Если ты пойдешь глубже, у тебя будет виски на носу, — протягиваю я.

Он одаривает меня застенчивой ухмылкой, когда поднимает взгляд.

— Думаешь, я не смогу ее уговорить? — Я нажимаю.

— Вообще-то да, — говорит он. — Я просто не думаю, что она будет этому рада.

— Когда я закончу, она будет.

Мама так громко вздыхает, что мы с Богданом одновременно поворачиваемся к ней. — Что-то не так? — Я спрашиваю.

— Вы оба, — говорит она, качая головой. — У тебя все неправильно.

— Я? — спрашивает Богдан, как будто его оскорбляет мысль о том, что его включили в мамино заключение. — Что я сделал?

— Камила не из твоих людей, Исаак. Она не коммерческая сделка, которой можно манипулировать, и не лейтенант, которым можно командовать. Она женщина со своими взглядами, убеждениями и чувствами. И пока ты не начнешь признавать их, ты никогда не сможешь приручить ее. Ты просто собираешься вбить клин между вами двумя. Продолжай в том же духе достаточно долго, и это расстояние станет слишком трудным для преодоления.

Я внимательно обдумываю ее слова. — Откуда ты знаешь?

Она делает еще глоток виски. — Это то, что случилось с твоим отцом и со мной.

Это немного жалит — осознание того, что я больше похож на своего отца, чем хочу признать. Каждый раз, когда я разделяю свою личность на части, я не принимаю во внимание, что все больше и больше меня строится на том, кем он был.

Или, по крайней мере, кем я его считал.

— Максим — настоящая проблема, и пока его Братва не вывезена, я не могу позволить себе роскошь выслушивать чужие мнения.

— Даже твоей жены? — спрашивает мама.

— Особенно не ее. Кроме того, — добавляю я, — на самом деле она мне не жена.

— Разве это не так?

Взгляд мамы стальной, когда она задает вопрос, которого я долгое время избегал сам: насколько реален мой брак с Камилой?

Это началось как не более чем политический инструмент, способ одержать верх и заставить Максима. Но где-то по пути все усложнилось.

И это не имеет ничего общего с моим двоюродным братом.

— Мне нужно немного поспать, — говорю я, допивая остатки виски.

— Ты мог бы пойти и увидеть ее сейчас, — предлагает мама. — Она спит. Никакого риска взаимодействия нет. Ты только посмотри на нее, Исаак.

Я рычу, когда встаю: — Не сегодня.

— Исаак…

— Хватит, — хрипло говорю я. — Я увижу ребенка, когда решу, что так будет лучше. А пока вы с Богданом можете за ней присматривать.

Богдан знает меня достаточно хорошо, чтобы держать рот на замке. Но мама либо не читала вывески, либо просто не хочет.

— Ты привел ее сюда, Исаак. Ты выкорчевал эту девушку и оторвал ее от всего, что ей безопасно и знакомо. Меньшее, что ты можешь сделать, это посмотреть ей в глаза и заверить ее, что все будет хорошо.

— Ага… и с чего ты взяла, что она мне поверит?

— Ты ее отец, — мягко говорит Мама.

Я молча иду к двери. Отказываясь говорить вслух, что я думаю…

Если я действительно отец, почему я не чувствую себя таковым?

10

КАМИЛА

На следующее утро я сижу у окна с книгой в руках, когда моя дверь распахивается. Я знаю, что это он, даже не поднимая глаз.

— Я хочу поговорить с сестрой, — говорю я, не отрывая взгляда от окна. — Я хочу поговорить с моей дочерью.

— Я думал, прошлой ночью мы уже установили, что этого не произойдет.

Я захлопываю книгу и бросаю ее на журнальный столик перед собой. Я встаю, совершенно не обращая внимания на мешковатые спортивные штаны и огромную рубашку, которые на мне.

Я устала пытаться выглядеть хорошо для него. В чем, черт возьми, смысл?

Он просто видит во мне злую суку-манипулятора, которая пытается получить свой кусок пирога и съесть его. Мне не нужно гребаное горе.

У меня была вся ночь, чтобы думать над своими ошибками. Я прочесала все маленькие сожаления, накопившиеся за эти годы; Я пыталась разгадать сложности своей психики.

И все, что делается, доводит меня до исступления, вызванного яростью.

— Ты не можешь этого сделать! — Я в отчаянии кричу.

— О, я думаю, ты убедишься, что я могу, — говорит он со всей уверенностью человека, который знает, что может заставить солнце отступить, если прикажет. — Легко.

Я хочу дать отпор, хотя знаю, что не выиграю. Я хочу наброситься, хотя и знаю, что не получу никакого удовлетворения от этой попытки.

Он сильнее меня. У него есть все карты, а у меня нет ни одной. Вдобавок ко всему, я пошла и призналась ему в этом, попросив его о помощи, когда я была наиболее уязвима.

Я была дурочкой и не уверена, что смогу перестать ею быть.

Потому что независимо от того, каким путем я прихожу к своим проблемам… Я каждый раз натыкаюсь на одно и то же чертово препятствие.

Я безнадежно влюблена в этого человека. Если бы я была более смелой женщиной, я бы даже употребила слово «любовь». Но так как я не могу произнести ни слова, не чувствуя, что компрометирую какую-то маленькую часть себя, я решаю еще немного цепляться за отрицание.

— Что мне нужно делать? — Я умоляю. — Поскольку с тобой не работает сострадание, возможно, сработает торг. Чего ты хочешь от меня?