Книга Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана - Сара Камерон

существование оседлого населения, советские деятели провозглашали способность социалистического государства преодолеть предел, поставленный человеческой деятельности природой.

В соответствии с этим сдвигом ученые начали пересмотр казахской истории через призму марксизма-ленинизма. Они заявили, что «отсталая» практика кочевого скотоводства противоречит антиимперской политике национальностей, которую проводит советская власть, пообещавшая поддержать развитие казахов как национальной группы. Кочевое скотоводство, говорили они, препятствует превращению казахов в современную советскую нацию. Чтобы уничтожить «мелкобуржуазное» сознание казахов, их необходимо посадить на землю. Эксперты призвали к себе на помощь язык советского национального строительства. Кочевое скотоводство было признано экономически неэффективным и культурно отсталым.

Эта глава наглядно показывает, что вплоть до конфискационной кампании 1928 года даже на определенных партийно-государственных уровнях существовали альтернативные идеи о судьбе кочевого скотоводства. Тем самым здесь доказывается, что атака Москвы на кочевой образ жизни отнюдь не была чем-то предопределенным. Более того, сам факт существования защитников кочевого образа жизни выделял СССР на фоне остального мира: в других странах эксперты подчеркивали, что кочевой образ жизни непродуктивен и превращение кочевников в оседлое население позволит сократить вред, наносимый окружающей среде236. Вместе с тем эта глава подтверждает, что казахская практика кочевого скотоводства плохо сочеталась с идеями форсированной индустриализации, звучавшими в эпоху нэпа: причиной этому были, в частности, такие аспекты данной практики, как удаленность от рынков и тенденция к частым колебаниям численности скота. Наконец, борьба с инакомыслием, ознаменовавшая отход от нэпа, ослабила позиции таких защитников кочевого скотоводства, как беспартийные эксперты и казахские интеллигенты. В 1928 году власти решили проигнорировать их предупреждения. Режим начал программу «конфискации байских хозяйств», направленную против элит нескольких кочевых обществ, в том числе Казахстана, Киргизии и Бурят-Монголии. С этой кампании началось наступление партии на кочевой образ жизни, а также демонтаж его культурных и экономических основ.

В начале главы рассматриваются отношения между казахами и новым Советским государством сразу по окончании Гражданской войны и до создания республики в 1925 году. Затем анализируется жизнь Советского Казахстана после национального размежевания, в частности программа советизации казахского аула – попытка нового партийного секретаря, Филиппа Голощёкина, преобразовать казахское общество. Если в советской глубинке в целом эпоха нэпа была временем относительной стабильности, то в Казахской степи, где советская власть без особого успеха пыталась закрепиться, царил беспорядок237. Наконец, в этой главе анализируются различные дебаты и программы, убедившие партию, что кочевое скотоводство следует уничтожить.

КАЗАХИ И НОВОЕ СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО, 1921–1925 ГОДЫ

В 1921 году Красная армия кое-как взяла под контроль Казахскую степь. Вскоре после этого Москве пришлось решать два срочных вопроса – о советской политике в области сельского хозяйства и о советской национальной политике. После Гражданской войны регион находился в глубоком экономическом кризисе, а численность скота и площадь возделанной земли упали значительно ниже дореволюционного уровня. Особенно пострадали от этих неурядиц казахи, на чьих землях в последние десятилетия Российской империи поселилось огромное число крестьян: от стад у казахов мало что осталось. Москве пришлось не только искать выход из разрухи, возникшей из-за Гражданской войны и интенсивного переселенческого движения в имперское время, но и разрабатывать сельскохозяйственную политику, которая подходила бы для смешанного хозяйства Степи, где кочевники-казахи занимались скотоводством, а переселенцы-крестьяне – земледелием.

Кроме того, перед Москвой стоял вопрос, как реализовать на практике ее антиимперскую национальную политику, нацеленную на поддержку и развитие некоторых нерусских групп населения. Советская национальная политика возникла под воздействием нескольких соображений. Первая мировая война стала поворотным моментом в распространении и развитии национализма – империи рушились, и активисты говорили на языке национальных прав. В годы Гражданской войны большевики использовали этот язык, чтобы отмежеваться от белогвардейцев и привлечь на свою сторону группы нерусского населения. Владимир Ленин заявлял, что большевики исправят несправедливости своего «колониального» предшественника, Российской империи, предоставив нерусским национальным меньшинствам одинаковые права с русскими. Более того, Ленин и его соратники, глядя сквозь призму идеологии, считали национализм необходимым этапом, который все должны пройти на своем пути к социализму. Если казахам и другим нерусским группам населения предназначено влиться в социализм, значит, Москва должна «помочь» этим группам в достижении данного исторического этапа – национализма – и в прохождении его.

В результате национального размежевания Средней Азии в 1924–1925 годах казахи и несколько других среднеазиатских «наций» получили свои собственные республики. В последующие годы прилагались усилия по развитию национальных языков, культур и историй238. Представителей новых наций вербовали в качестве активных участников процесса национального строительства. В рамках программы, известной как коренизация, Москва стремилась разбавить ряды бюрократии в каждой республике большим числом национальных кадров. Но, продвигая новые советские нации, власти вместе с тем стремились их контролировать. Тех представителей местных элит, которых записывали в «буржуазные националисты», могли подвергнуть резкой критике или исключить из партии. «Содержание» национальных групп тоже должно было соответствовать определенным параметрам. Например, чтобы двигаться вперед по марксистско-ленинской шкале истории, советским нациям надлежало быть экономически «производительными»239. В рамках такого национального строительства альтернативные формы идентичности, например кланы или принадлежность к наследственной элите, оказывались под ударом.

В 1920–1921 годах Москва приступила к одной из первых попыток осуществить на практике свою политику национальностей в Казахской степи, инициировав серию реформ по возвращению важнейших прав на землю и воду казахам и другим местным народам, на чьи земли во времена Российской империи массово заселялись славяне240. В июне 1920 года Политбюро начало земельную реформу, наметив этапы борьбы с «неравноправными отношениями», сложившимися между славянскими поселенцами и коренным населением Туркестанской АССР241. В результате этой реформы более 30 тысяч колонистов-славян были насильственно выселены со своих земель, дальнейшее переселение славян в регион было запрещено, а конфискованные земли перераспределены между кочевниками: казахами и киргизами242. В 1921 году вышли отдельные постановления по северной части Степи, лишившие уральских и сибирских казаков земель в Семипалатинской, Акмолинской, Тургайской и Уральской областях и передавшие эти земли казахам.

Планировщики стремились при помощи данной программы землеустройства поощрить казахов к оставлению кочевого образа жизни ради оседлого. Кроме того, Москва рассчитывала, что быстрая реорганизация систем землепользования искоренит влияние «богатых» глав родов и поможет советской власти лучше закрепиться в регионе243. Впрочем, на практике усилия по проведению земельной реформы не особо помогли в достижении этих целей. Уполномоченный по землеустройству в Семипалатинской области заметил: «Специалисты, сидящие в землеустроительных аппаратах, толковали эти декреты по-своему, даже многие были определенно против проведения их»244. Тем временем, отмечал он, казахи, крестьяне и самовольцы (нелегальные переселенцы), узнав о готовящихся реформах, поторопились захватить хорошие земли, пока государство их не перераспределило. Хотя дальнейшее переселение в Казахскую степь было