Книга Подменыш - Кит Донохью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Классе в восьмом или девятом, в перерывах между самокопанием и угрюмыми перебранками с матерью, я вдруг сообразил, каким образом можно совместить любовь к музыке и влечение к девушкам. Я решил создать собственную группу.
Глава 8
— У меня кое-что для тебя есть.
В последние дни зимы мы оказались в заточении. Снежная буря и холод сделали вылазки невозможными. Мы проводили дни и ночи под горой шкур и одеял в полудреме из-за холода и голода. Но однажды Крапинка встала надо мной, пряча что-то за спиной. Легкий ветерок бросил ей на лицо прядь черных длинных волос, и она смахнула ее нетерпеливым жестом, как занавеску.
Вставай, засоня, посмотри, что я нашла.
Я поднялся, кутаясь в оленью шкуру. Она протянула мне конверт, очень белый в ее грязных, потрескавшихся руках. Я взял его и рассеянно вытащил оттуда сложенную вдвое праздничную открытку с нарисованным на лицевой стороне большим красным сердцем. А потом уронил конверт. Крапинка быстро наклонилась и подняла его.
— Смотри, Энидэй, — она покрутила конверт. — Если его аккуратно разорвать, у тебя получится отличный лист бумаги: с одной стороны он совсем чистый, а с другой — только адрес и штамп. — Она взяла у меня открытку — А на ней вообще можно писать сразу на трех сторонах.
Крапинка запрыгала на месте то ли от радости, то ли от холода. Я едва не утратил дар речи. Обычно она держалась отстраненно и избегала общества прочих членов нашей шайки.
— Да пожалуйста. Хотя ты мог бы быть и полюбезнее. Я проделала длинный пуп» по снегу, чтобы при нести тебе это, пока вы все тут дрыхли.
— Как же мне тебя отблагодарить?
— Согрей меня.
Она шагнула ко мне, и я распахнул оленью шкуру, а она обняла меня, и я окончательно проснулся из-за ее ледяного прикосновения. Потом мы посюсюкали немножко под грудой одеял, а потом крепко уснули. Когда следующим утром я проснулся, моя голова лежала на ее груди. Крапинка одной рукой обнимала меня, а в другой держала открытку Она проснулась одновременно со мной, открыла свои изумрудные глаза и пожелала мне доброго утра. А потом попросила, чтобы я прочел, что написано на открытке:
Но если о тебе при этом вспоминаю —
Всем горестям конец: я счастье обретаю.
Шекспир, 30-й сонет[25].
На конверте не было ни подписи, ни адреса, и если там и было что-то еще написано, оно расплылось.
— Как ты думаешь, что это значит?
— Не знаю, — ответил я ей. — Шекспир какой-то…
Имя показалось мне смутно знакомым.
— Он забывает о всех своих бедах, когда вспоминает о нем… или о ней.
Солнце взошло над верхушками елей, согревая наш мирный лагерь. Появились первые признаки оттепели: шапки намокшего снега шумно падали с веток, начинали таять сосульки. Мне хотелось остаться одному, наедине с конвертом и открыткой, карандаш будто жег меня сквозь карман.
— О чем ты хочешь написать?
— Я хочу сделать календарь, но не знаю, как. Какое сегодня число?
— Такое же, как и вчера.
— Тебе разве не интересно, какой сегодня день?
Крапинка нырнула в свое пальто, велев мне сделать то же самое, и повела меня на вершину скалы, которая была частью горного массива, круто поднимавшегося на северо-западе. Когда мы добрались до места, ноги у меня заболели, дыхание сбилось. Но она встала там, топнула ногой и велела мне замереть и слушать. Стояли мы долго. Вокруг нас не было ничего, кроме заснеженных вершин.
— Что я должен услышать?
— Сосредоточься, — сказала она.
Я попытался, но не уловил ничего, кроме далекого крика поползня и шороха веток под порывами ветра. Я пожал плечами.
— Старайся лучше.
Я навострил уши — от усердия у меня даже голова заболела. И услышал спокойное дыхание Крапинки, стук ее сердца и какую-то далекую вибрацию, похожую на скрежет напильника. Поразмыслил над ней и вдруг понял, что это такое:
— Машины, — сказал я ей. — Много машин.
— Да, — сказала она и усмехнулась. — Много машин. Утренний поток.
Я все еще не понимал, к чему она клонит.
— Люди едут на работу. В город. Школьные автобусы везут детей в школу. Если утром много машин, значит это будний день, а не воскресенье. По воскресеньям утром всегда тихо.
Она подняла палец вверх, облизала его:
— По-моему, сегодня понедельник.
— Я уже видел этот трюк. Как вы это делаете? Как угадываете день?
— В воскресенье мало машин, и заводы тоже не работают, поэтому в воскресенье мало дыма. Мы просто пробуем воздух на вкус. По вкусу сегодня понедельник. В пятницу вечером воздух пропитан выхлопами машин и дымом заводов, — она снова лизнула палец. — Ну точно понедельник. А теперь дай мне еще раз посмотреть на это письмо.
Я вытащил конверт с «валентинкой», и она стала внимательно изучать его, рассматривая едва видимый почтовый штемпель и адрес.
— Ты помнишь, какого числа Валентинов день?
— Четырнадцатого февраля, — ответил я с гордостью, словно стоял у доски на уроке математики и правильно решил задачу. На мгновение перед моим внутренним взором возникло изображение женщины, одетой во что-то черно-белое, которая писала мелом на доске.
— Точно. А вот это видишь? — она показала на буквы и цифры, которые хоть и с трудом, но можно было разобрать в центре штемпеля: «Понедельник, 13 февраля». — Это день и час, когда Шекспир отправил письмо. В этот день на него поставили штамп.
— Значит, сегодня Валентинов день?!
— Нет, Энидэй. Мало просто прочесть буквы, нужно понять, что они означают. Дедукция. Как может сегодня быть Валентинов день, если уже понедельник?! Как можно найти письмо раньше, чем его потеряли? Если я нашла его вчера, а сегодня понедельник, как это может быть Валентинов день?
Я окончательно запутался.
— Тринадцатое февраля было в прошлый понедельник. Если бы это письмо пролежало на улице больше недели, оно бы не сохранилось так хорошо. Я нашла его вчера и сразу принесла тебе. Вчера машин почти не было, значит, вчера было воскресенье. Так что сейчас — следующий понедельник.
Она посмотрела на меня: понимаю ли я, о чем она говорит. Я не понимал.
— Все просто. Сегодня понедельник, двадцатое февраля 1950 года. Можешь делать календарь.
Она протянула руку за моим карандашом, который я с удовольствием ей уступил. На обратной стороне открытки она нарисовала семь
