Книга Некрополитика - Ахилл Мбембе

те, кто исповедует ту же веру, подчиняется тому же закону, тем же властям и тем же заповедям. По сути, они принадлежат к одному и тому же сообществу. Это сообщество состоит из причастников, "проклятых веры", которые обречены словом и делом свидетельствовать о "жестком" характере божественного

Саму правду, если потребуется, до самого горького конца.

В мифорелигиозной логике, характерной для нашего времени, божественное (как и рынок, капитал или политика) почти всегда воспринимается как имманентная и непосредственная сила: жизненная, висцеральная и энергичная. Вера ведет к поступкам и действиям, которые с точки зрения простого человеческого разума считаются скандальными, или даже к риску, абсурдным разрывам и кровавым смертельным подходам - террору и катастрофам во имя Бога. Один из эффектов веры и рвения - это пробуждение большого энтузиазма, такого, который открывает дверь для принятия великого решения.

Действительно, многие люди сегодня живут исключительно в ожидании этого события. Мученичество - одно из средств, используемых проклятыми верующими, чтобы положить конец этому ожиданию. Люди веры и люди энтузиазма стремятся войти в историю через великое решение, то есть через совершение головокружительных поступков немедленного и жертвенного характера. Посредством таких поступков проклятые веры сталкиваются, причем с открытыми глазами, с измерением расходов и потерь. Движимые волей к тотальности, они стремятся стать сингулярными субъектами, погружаясь в дизъюнктивные источники, демоны священного. Принятие утраты - той, что разрушает язык в той же мере, что и предмет дискурса, - позволяет вписать божественное в плоть мира, ставшего даром и благодатью. Речь идет уже не об агонии, а об уничтожении: о переходе от себя к Богу. Конечная цель этих жертвенных актов - овладеть жизнью не снаружи, а изнутри, произвести новую мораль и в конце решающей (а если понадобится, то и кровавой, во всяком случае, окончательной) битвы однажды испытать ликование и экстатическое и суверенное утверждение.

 

Проклятые веры

Мифорелигиозная аргументация не является исключительной привилегией террористических формирований. В своих попытках подавить терроризм и завершить превращение в государства безопасности либеральные демократии уже не стесняются обращаться к грандиозным мифологическим схемам. Фактически, почти ни одна из них сегодня не проявляет воинственного энтузиазма, часто с целью восстановить свои старые националистические ткани. Каждое нападение, приводящее к жертвам, автоматически порождает своего рода заказной траур. Нацию призывают публично пролить слезы обиды и восстать против врага. И в каждом случае путь от слез к оружию прокладывается заново. Одетый в лохмотья международного права, прав человека, демократии или, попросту говоря, "цивилизации", милитаризм больше не нуждается в маске для продвижения вперед. Вдохнув жизнь в ненависть, вчерашние и сегодняшние пособники внезапно превращаются во "врагов человечества в целом", и тогда сила становится правом.

Ибо, как еще относительно недавно им требовалось разделить человечество на господ и рабов, так и сегодня либеральные демократии для своего выживания зависят от определения сферы общей принадлежности против сферы других, или, другими словами, друзей и "союзников" и врагов цивилизации. Без врагов они борются за свое существование в одиночку. Существуют ли такие враги на самом деле, не имеет большого значения. Достаточно их создать, найти, разоблачить и вывести на чистую воду.

Теперь эта работа становилась все более обременительной, когда мы убедились, что самые яростные и бесстрашные враги засели в самых глубоких порах нации, образуя своего рода кисту, которая разрушает самые плодородные обещания нации изнутри. Как же отделить нацию от того, что грызет ее, не причиняя вреда самому телу - гражданской войны? Обыски, рейды, различные формы контроля, домашние аресты, регистрация обвинений в соответствии с чрезвычайными законами, увеличение практики исключений, расширение полномочий полиции и спецслужб и, если потребуется, лишение гражданства: все приводится в действие, чтобы в ответ нанести еще более жестокие удары тем, кто нанес нам удар, удары, которые не обязательно должны обрушиться на авторов этих зол, а лишь мимоходом, просто на тех, кто на них похож. Что еще делается, кроме как увековечивание того самого, против чего, как утверждают, выступают? Требуя смерти всех, кто не на нашей стороне, не рискуем ли мы навсегда повторить всю трагедию человечества, охваченного ненавистью и неспособного освободиться?

Как и в прошлом, эта война с экзистенциальными врагами вновь понимается в метафизических терминах. Как великое испытание, она затрагивает все бытие, его истину. Эти враги, с которыми невозможно или нежелательно договориться, обычно предстают в виде карикатур, клише и стереотипов. Карикатуры, клише и стереотипы наделяют их фигуральным присутствием, присутствием, которое, в свою очередь, служит лишь для подтверждения того типа (онтологической) угрозы, которую они несут нам. Спектральная фигура и фигуральное присутствие, таким образом, в эпоху овеществления крови и почвы, а также растущей абстракции, в то время как культурные и биологические элементы ретранслируют друг друга и теперь образуют единый пучок.

Разбуженные ненавистью, либеральные демократии не перестают питаться всевозможными навязчивыми идеями о реальной личности врага. Но кто же этот враг на самом деле? Это нация, религия, цивилизация, культура или идея?

 

Состояние небезопасности

В совокупности движения ненависти, группы, инвестирующие в экономику ненависти и вражды, и многообразная борьба с врагом - все это способствовало после выхода из двадцатого века значительному повышению допустимых уровней и форм насилия, которые можно (или нужно) применять к слабым, врагам и нарушителям (всем, кто считается не одним из нас). Они также способствовали повсеместной инструментализации социальных отношений, а также глубоким мутациям в современных режимах коллективных желаний и аффектов. Более того, они способствовали возникновению и укреплению государственной формы, которую часто называют государством наблюдения или безопасности.

Государство безопасности процветает благодаря состоянию незащищенности, в разжигании которого оно участвует и на решение которого претендует. Если государство безопасности - это структура, то состояние незащищенности - это своего рода страсть, или, скорее, аффект, состояние или даже сила желания. Иными словами, состояние незащищенности - это условие, на которое опирается функционирование государства безопасности, поскольку последнее в конечном счете является структурой, на которую возложена задача инвестировать, организовывать и перенаправлять конституирующие драйвы современной человеческой жизни. Что касается войны, которая призвана победить страх, то она не является ни локальной, ни национальной, ни региональной. Ее поверхность глобальна, а привилегированным театром действий является сама повседневная жизнь. Поскольку государство безопасности предполагает невозможность "прекращения военных действий" между нами и теми, кто угрожает нашему образу жизни, а значит, и существование неустранимого врага, который непрерывно метаморфирует, эта война отныне перманентна. Реагирование на угрозы - как внутренние, так и приходящие извне, а затем перетекающие во внутреннюю сферу - сегодня требует мобилизации комплекса вневоенных операций, а также огромных психических ресурсов. Наконец, государство безопасности, явно опирающееся на