Книга Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты объясняла это тем, что просто мы с тобой – люди трудовых будней.
Помнишь?
Люблю тебя!
По дороге на анонимную группу для обжор (да, такое вот названьице), я размышляла: будь на моём месте Татьяночка Борисовна, какую шутку она бы выбрала, чтобы эффектно появиться? Я крутила в голове каламбуры про новый вид нетворкинга, которыми планировала произвести впечатление. Мне не хотелось, чтобы они видели во мне слабость. Мне не хотелось становиться частью угнетённых женщин. Мне не хотелось, чтобы они подумали, что я пришла всерьёз. Нет-нет, это просто попробовать, это просто антропологический интерес.
Когда я перешагнула порог комнаты, где проходили анонимные собрания, шутка не вышла из меня – застряла в горле. Стулья по-киношному были выставлены в кружок, в центре которого стоял табурет, заставленный вафлями, простым печеньем и пакетиками чая «Майский». Девушка в круге улыбнулась мне: «Мы на группе любим чаёвничать после». У неё были розовые угги и длинные ногти, уязвлённые стразами по краям. Я подумала: какое глупое словечко – чаёвничать. Какие глупые угги. Какой глупый маникюр. Какая глупость это всё.
А потом они заговорили.
Девочку в уггах звали Аня. Своим главным достижением жизни она считает вес 40 кг и статус администратора одноименного паблика. Аня долж-на банить нелегальные объявления типа «продам тлу и нурик[24]» или «сделаю рецепт на любой препарат» в ветках обсуждения диет. Она банит, делая исключения для одной фармацевтки, так как в обмен на это та продаёт Ане тлу и нурик без наценки. Анина мама всё время злая: потому что готовит ей комплексный обед из четырёх блюд – первое, второе, салат и десерт, – чтобы они через час в обратном порядке проделали путь назад.
Ирине тридцать семь. Когда от Ирины ушёл муж, рокировав её, как и положено в непродуманных партиях с неудачным дебютом, молодой и красивой, она загадала себе, что всё наладится, если получится влезть в свадебное платье, почему-то до сих пор не проданное на «Авито». Теперь Ирина знает все диеты мира. «Питьевая», «любимая», «кремлёвская», «огуречная», «кефирная», «пять лепестков», «100 калорий в день». Они с ней с каждого понедельника. Как и положено человеку с сильной волей, она начинает их, несмотря на тысячу предыдущих провалов.
Наталья – вальяжная дама, о таких в моём родном городе говорили «наверное, чья-то жена». Всё лицо исколото гиалуронкой, даже в десять утра воскресенья – оглушительное декольте. Наталья заказывает себе дорогие диет-программы питания на один день, но содержимое пластиковых коробочек не находит в ней ответного чувства. Через три дня она изменяет им с собственно приготовленным оливье по семейному рецепту, который не доверяет даже домашнему повару. Она съедает пару кило, после чего бронирует себе неделю в швейцарской детокс-клинике. А отмотав половину срока с утренним пилатесом и сельдереевым супом, Наталья находит дыру в заборе и бежит в ближайший «Макдоналдс».
У Вероники анорексия на протяжении четырнадцати лет – то есть половину жизни. Она носит парик, потому что своих волос у неё не осталось, а рвотный рефлекс притупился настолько, что вместо двух пальцев она использует карандаш или проволоку.
Серафима любит экстравагантные меры. Она выбрасывает холодильник, кодируется, проходит сеансы гипноза, переводит всю зарплату в благотворительный фонд, чтобы не тратить на еду, заключает пари на бешеные суммы. У нее умерла от булимии племянница: исхудав до 34 килограммов, она не смогла пережить грипп. Даже знание этого факта не останавливает Серафиму в очередной раз сидеть на воде десять дней.
Настя не умеет вызывать рвоту, поэтому выбрала для себя медикаментозный путь. Она пила особую кислоту для разгона обмена веществ, тот же тлу – чтобы глушить аппетит, а слабительные и мочегонные потребляла в таком количестве, что без них превращалась в шар от одного стакана воды и могла неделями не ходить в туалет. Её последний эксперимент – жиросжигающий коктейль по одному форумному рецепту. Она зовёт себя Уолтером Уайтом[25]. Все улыбаются – шутка явно обкатана десятки раз, но все смеются, смеются всё равно.
Меня это вообще сразу же здесь поразило: смеялись на группе бесконечно много. Над другими: отпусти себя, слушай, чего хочет организм, просто займись спортом, это помогает от депрессии. И главное – над собой: над изощрённым самообманом, над срывами, над тем, кто как просрался от очередного слабительного.
Всё время казалось, что я пришла на хороший недушный стендап, из которого узнала, что я – не урод, что я – не одна, что есть люди, говорившие со мной на одном языке.
Я кинула пакет «Майского» в пластиковый стакан и отломила себе окошечко шоколадки (бабушкино словечко – «окошечко»). День официально считался «грязным» – то есть осквернённым углеводами, пальмовым маслом и белым сахаром, но больше я не съела ни одного окошечка и, выйдя с группы, не побежала в магазин «за догоном».
Согласно статистике, 9 % населения Земли страдает РПП.
Я наконец встретилась хотя бы с кем-то из них.
Что-то щёлкнуло, совершенно точно щёлкнуло.
Качнулось и медленно, потихоньку пошло.
RE: пожелания
доброе утро! Хорошего дня! Отличного настроения!
Бодрости! Задора! Оптимизма! Уверенности в себе!
Пусть сбываются мечты и исполняются надежды!
Кстати, к мнению другого человека надо всегда относиться с уважением, хотя бы ты с ним и не была согласна.
Это же ДРУГОЕ мнение.
Будь лояльнее!
RE: пожелания
Спасибо, спасибо, спасибо.
Люблю. Люблю. Люблю.
Теперь, когда на вечеринках спрашивали: «А ты чего так рано сегодня?», я говорила: «Утром на спорт. Отменить нельзя, а то спишутся деньги». В целом, мне было плевать, что я вру. В конце концов, спрашивающим по большому счёту тоже было плевать на меня.
С момента первого похода на группу я много думала о новой искренности – казалось бы, могущей стерпеть практически всё. Только вот на деле получалось, что её хватает разве что на фейсбучное нытьё о синдроме самозванца, неудачном браке, признании в трудоголизме. Никто не признавался в том, что начинает день со стакана шабли, и не рассказывал об уничтоженной в порыве голода упаковке замороженных наггетсов. Максимум – романтизированный кинематографом порок вроде курения.
На группе же я слышала совсем другие истории. Про неконтролируемый жор, про враньё близким. Про истерики, клизмы, рвоту, ненависть к себе.
И не только на группе. Я сблизилась с некоторыми девчонками – мы начали ходить друг другу в гости, пить вино (кто в завязке – чай) и обсуждать, кто как дошёл до жизни такой, чуть более развязно и веселее, чем каждое воскресенье.
Мне нравилось, что в этих отношениях не было иерархии – в том смысле, что «спонсоры» (то есть те, кто уже давно на группе и готов выступать наставником) тусуются вместе с новичками. Знаю, что многие участвовали в программе «12 шагов» – той самой, по которой «лечатся» алкоголики. По этой книге, оказывается, лечатся вообще все зависимые, просто заменяя «алкоголизм» на свой недуг. Я не стала участвовать. По местным правилам мне нужно было созваниваться со спонсором каждый день и читать эту книгу вслух по телефону. А говорить по телефону я, честно говоря, просто ненавижу. До сих пор с удивлением вспоминаю, как на школьных каникулах мы созванивались с Леркой и болтали по семь часов, а мать потом отвешивала мне затрещин за огромные счета.
В конце концов, для меня это не было главным. Главным было другое.
Я не стеснялась раздеться перед ними в бане или всхрапнуть в шавасане. Я не стеснялась заказать самую большую порцию картошки по-деревенски и попросить добавки. Я не стеснялась написать в общий чат: «Дамы, простите, растяжку сегодня пропущу, так как вчера устроила растяжку желудка, и теперь с опухшей мордой» и знала, что получу в ответ сердечки и одобрение. Короче, я не стеснялась перед ними облажаться. И много думала о том, что, даже если бы и открыла другим, первобытным, подругам свой секрет, ни за что бы не хотела смешивать эти компании. В кругу девочек с группы я была другой. Яркой, открытой и даже красивой. Переизобретающей себя. С первобытными же я так долго играла роль уродины-неудачницы,
