Книга Самопознание и самовоспитание характера - Юрий Михайлович Орлов

попытки подавить свою потребность потребуют героических усилий, которые в конце концов окажутся тщетными. Тот, кто это знает, не может не согласиться с тем, что, с одной стороны, бессмысленно управлять потребностями путем простого их подавления, а с другой — потворствовать им, повышая удовольствия от удовлетворения реально или в воображении.

Итак, наши потребности осознаются в виде конкретных побуждений-мотивов к определенным объектам, обстоятельствам и деятельностям, в которых они удовлетворяются. Эти мотивы образуют мотивационный синдром потребности, т. е. некоторое устойчивое множество мотивов, которые черпают свою энергию из удовлетворения данной потребности и его предвосхищения. Когда я думаю, что стараюсь учиться лучше для того, чтобы стать компетентным, принести больше пользы Родине; конкретному делу; получить хорошую оценку; похвалиться своими успехами перед теми, кто мне нравится или чьим мнением дорожу; поступить в институт или приобрести хорошую специальность, то все эти мотивы моей учебы представляют одну фундаментальную мою потребность, а именно потребность в достижениях. Аналогично организованы другие наши потребности, но может получиться так, что один мотив может возбуждаться и от одной и вместе с тем от другой потребности. Например, мотив поступления в институт наряду с потребностью в достижениях выражает и потребность в повышении социального статуса. Поэтому самопознание должно научить нас видеть за нашими влечениями и мотивами те фундаментальные потребности, которые и создают активность поведения.

Поскольку мы пользуемся речью, то все психические образования отражаются в речевой форме. Поэтому большинство наших мотивов выражаются в виде ответа на вопрос: ради чего я поступаю определенным образом? Любое наше поведение мы можем как-то объяснить: «Я стараюсь учиться или работать лучше для того, чтобы...» Вместо многоточия здесь можно подставить самые различные мотивы нашего поведения.

Но так как наше поведение может побуждаться различными потребностями, то объяснение собственного поведения и поведения других представляет сложную проблему, Мы часто недостаточно хорошо понимаем внутренние пружины, которые движут нами. Поэтому после того, как мы поняли устройство мотивов, в которых нами потребность осознается, у нас есть возможность более основательно заниматься самоанализом.

Так как любое поведение «обрастает» мотивами, то возникает сложная система их взаимодействия. Все дело в том, что не только мы сами пытаемся осознать свои мотивы, но и другие стремятся понять наши мотивы, чтобы лучше предвидеть наше поведение и корректировать в связи с ним свое поведение. Поэтому не только я сам приписываю себе определенные мотивы, но в то же самое время мне приписывает мотивы тот, кто в данный момент со мной имеет дело. Вполне может случиться так, что вы критикуете товарища на собрании, для того чтобы обратить его внимание на его недостатки, а сам товарищ думает, что вы делали это потому, что завидуете его успеху. Как видит читатель, когда дело касается мотивов, то сразу все, что было ясным, усложняется. А если подумать серьезно, почему все-таки вы стали его критиковать? Может быть, он прав? А может быть, ни он, ни вы неправы, а подлинный мотив иной, в котором вы не можете себе признаться. Однако, чем вы честнее перед самим собой, тем глубже можете проникнуть в самого себя и правильно понять собственные мотивы. Правда, психологи говорят, что процесс осознания собственных мотивов очень сильно корректируется нашим бессознательным и результаты этой коррекции не всегда могут быть правильно осознаны.

Но как бы дело ни обстояло, мотивы придают смысл нашему поведению. В самом деле, если бы не было мотивов, то как я мог бы себе объяснить то, что критикую товарища, который на меня обиделся. Мысль о том, что, критикуя его, я работаю ему на пользу, оправдывает меня перед законом дружбы и придает смысл моему в общем-то неприятному действию, в котором я, может быть, удовлетворяю свое чувство враждебности к нему, вызванное завистью. Такой ход мотивов, который встречается достаточно часто, психологи называют рационализацией. Этим словом обозначается простое самооправдание. Отец, который решил выпороть своего сына за двойку и неприятное замечание учителя на родительском собрании, оправдывает себя тем, что «я из него человека сделаю! Меня пороли, и ничего плохого от этого не случилось. Вот какой я вырос. Уважаемый человек». Такое объяснение вполне его устраивает, так как ему было бы невыносимо признать, что он выпорол сына потому, что ему надо было выместить на ком-то свою агрессивность, накопившуюся во время его критики на родительском собрании.

Этот процесс рационализации может происходить без умысла, непроизвольно. Психологи утверждают, что рационализация лишь один из механизмов психологической защиты Я, которые протекают большей частью бессознательно. Далее мы подробнее остановимся на этом. Но уже сейчас читатель может сделать вывод о том, что самопознание не может пройти мимо того, как мы сами объясняем свое поведение, ради чего мы совершаем те или иные поступки.

Направляющая сила мотива. Мотив не только выражает потребность, но и, придавая смысл поведению, направляет его на объекты, в которых потребность находит удовлетворение. Поэтому знание мотивов позволяет предвидеть направление поведения и тем самым контролировать его. Особенно большую помощь знание мотивов оказывает при согласовании своего поведения с чужим. Чем правильнее мы сознаем свои и чужие мотивы, тем легче дам согласовать и прогнозировать усилия по достижению обшей цели.

Большую роль при этом играет сила мотивов. При слабой мотивации я не могу предвидеть даже результаты собственного поведения, не говоря уж о результатах поведения другого. Поэтому самопознание и познание других прежде всего предусматривает правильное приписывание мотивов, чтобы они соответствовали свойствам другого, а когда познаю себя, то моим собственным свойствам.

Я сказал «приписывание», а не познание мотивов. Почему я употребил это слово? Все дело в том, что мотивы мы не познаем в обычном смысле слова. Ведь они нам становятся известными задолго до того, как мы делаем их предметом сознательного рассмотрения, как это предусматривает процесс познания. Я хотел пить и есть задолго до того, как я научился пользоваться словами «пить» и «есть». Эти слова лишь потом стали использоваться мною для приписывания мотивов самому себе. «Юра хочет пить»,— было сказано мною только примерно в четыре года, а до этого я использовал только глагол «пить». Лишь с того момента, как я стал осознавать свое Я через мое собственное имя, я приобрел способность определять свое поведение путём приписывания себе мотивов.

Эти мотивы в виде определенных словесных конструкций существуют в общественном сознании и хранятся в языке, культуре, так что я беру мотивы в готовом виде. А моя самостоятельность состоит в том, что я выбираю один или два из некоторого привычного набора мотивов и приписываю их себе или другому на основе