Книга Овация сенатору - Данила Комастри Монтанари

Плутона! — объявил управляющий, озабоченный тем, какие разговоры может вызвать у соседей это беспрестанное хождение туда-сюда стражей порядка и военных.

— Сейчас же приму его.

«Валерий решил объясниться, — подумал Аврелий с облегчением. — Узнав причину его обиды, недоразумение можно будет уладить».

— Наконец-то! Теперь ты мне скажешь… — заговорил сенатор, увидев его в дверях, но Валерий грубо перебил его.

— Публий Аврелий Стаций, — произнёс он подчёркнуто официальным тоном, — я намерен подать на тебя в суд за убийство моего отца Квинта Валерия Цепиона, полководца Одиннадцатого легиона!

— Ты шутишь? — воскликнул потрясённый Аврелий.

— Ничуть. Меня всегда смущала его скоропостижная кончина, но не было оснований предполагать, что это убийство. Моего отца чтили солдаты, и я думал, что никто не мог желать его смерти. Потом Реций, центурион, о котором я тебе говорил, открыл мне глаза, сообщив о случае, который всё объясняет. Если ты забыл, то напомню тебе о нём, Аврелий!

Вместо ответа патриций протянул гостю чашу с вином, которую тот с презрением отклонил.

— Лагерь Одиннадцатого легиона окружили варвары, и почти весь он был уничтожен. И только несколько сот воинов удерживали небольшое укрепление в ожидании подмоги, которая" всё запаздывала. Однако посланник от Тиберия Цезаря пробился в их расположение. Как ему удалось? Ведь это было практически невозможно — следовало пройти через позиции германцев, не попав при этом в плен. И всё же молодой военный трибун Публий Аврелий Стаций сумел сделать это, — уточнил Валерий, злобно посмотрев на сенатора, как бы давая понять, что за этим героическим поступком наверняка скрывается что-то подозрительное.

Аврелий прикрыл веки и вспомнил, как пробирался по лесной чаще, веда по расщелинам лошадь с завязанными глазами, каждое мгновение ожидая свист вражеского копья, которое могло положить конец его странствию.

— Квинт Цепион сразу же принял трибуна, и этот разговор слышали также его жена Вера Клавдаана и два центуриона — Реций и Азеллий. Прочитав приказ Сената сопротивляться любой ценой, полководец вскипел гневом.

— Да, теперь я вспоминаю Реция, — в растерянности проговорил Аврелий. — Это был центурион, который призывал отступить!

— Отступление не состоялось. В ту ночь мой отец погиб. Его убила стрела, которая влетела к нему прямо в палатку, где он спал, — сказал Валерий.

— Так в чём же дело? Об этом говорил тебе и я, когда вернулся в Рим! — воскликнул патриций.

— Конечно, — ответил полководец, — ты умолчал только об одном — о том, что мой отец был подло убит!

— Неужели ты действительно допускаешь, будто я имею к этому какое-то отношение!

— Подожди, Публий Аврелий, должен сообщить тебе одну, ещё более интересную подробность! — прорычал Валерий. — Прошло два дня после смерти моего отца, и тело его положили со всеми почестями на погребальный костёр. Его вдова Вера Клавдиана уединилась в своей палатке, показавшись оттуда только в день похорон, но однажды…

Сенатор почувствовал, как бледнеет.

— Однажды ночью Реций, возвращаясь с дежурства и проходя мимо ставки командования, заметил в темноте вдову Цепиона — она тайком выскользнула из своей палатки и нырнула в палатку трибуна, — на одном дыхании произнёс Валерий. — Рецию это показалось довольно подозрительным, он подошёл ближе и потому услышал, что там происходило.

Взбешённый полководец шагнул вперёд и, схватив Аврелия за тунику, привлёк к себе, словно хотел приподнять его над полом.

— Моя мать и молодой Публий Аврелий Стаций кувыркались в походной койке, как похотливые животные, в то время как труп моего отца только что сожгли на погребальном костре! — закончил мертвенно-бледный Валерий. — Представляю как, должно быть, наслаждалась благородная Вера Клавдиана, кристально честная матрона, унивира[37], наследница консулов и цензоров, принимая ласки юноши того же возраста, что и её сын! Прекрасная пара, вы двое… Но прежде чем хорошо провести время, вы убили моего отца!

Аврелий не опустил взгляда.

— Я не убивал его, даю тебе слово римского гражданина, — спокойно произнёс он.

Валерий впился в него глазами:

— Двадцать лет ты притворялся моим другом, пользовался моим полным доверием!

— Я был тебе другом и остаюсь им сегодня. Как ты можешь думать, будто я способен на такое подлое преступление?

— После того что мне рассказал Реций, я верю, что ты способен на всё что угодно!

— Я докажу, что ты ошибаешься. Дай только время, и я найду доказательства моей невиновности, а иначе покроешь позором не только моё имя, но и память своей матери.

— Как ты смеешь делать вид, будто заботишься о её памяти! Мало того что ты соблазнил её, так ещё и позволил ей погибнуть, чтобы потом, когда заговорит совесть, она не смогла рассказать, что произошло. Ты был осторожен, не спорю: даже проститутки порой испытывают угрызения совести!

Пощёчину Валерий получил внезапно и неожиданно.

— Я не позволю тебе так говорить о женщине, которая отдала жизнь за Рим! — заявил сенатор, охваченный гневом.

Бывший друг презрительно ухмыльнулся:

— Как отважно ты бьёшь меня у себя дома среди десятков слуг, готовых защитить тебя! Но подожди, встретимся наедине, и ты заплатишь мне за это оскорбление!

— Хорошо, заплачу! — в отчаянии вскричал патриций. — Можешь подать в суд и добиться моего осуждения или просто дождись, когда вывду из паланкина безоружным…

— Прекрати этот глупый разговор! В нашем городе действительно совсем нетрудно свести счёты. Достаточно притаиться в темноте и нанести удар, а ещё проще заплатить наёмному убийце. Но я хочу видеть, как тебя потащат по улицам, словно жалкого изгоя, хочу подобрать твою голову, когда она скатится с плахи.

— Ты заблуждаешься, Валерий. Дай мне месяц, и я сниму обвинение. Ты ждал двадцать лет, так потерпи ещё немного!

— Хорошо. Месяц, и ни днём больше! На июльских календах подам заявление в суд! — согласился он и направился к двери.

Обхватив голову руками, Аврелий опустился на стул, и тут как наяву перед его глазами предстало то, что случилось двадцать лет назад.

Военный трибун Публий Аврелий Стаций стоял у палатки полководца в глубочайшем унынии. Преодолев тысячи миль, миновав вражеские засады, подвергаясь множеству опасностей в мрачных и глухих лесах, он с горечью обнаружил на заставе не Одиннадцатый легион, а лишь его жалкие остатки — всего