Книга Опыт нелюбви - Анна Берсенева

Получить ответ одновременно и сложный, и точный можно было только у одного человека – у бабушки.

– Разделение очень простое, – сказала та, когда Кира наконец подступилась к ней с вопросом. – Проходит по линии духа. Для одних людей ценности духа – действительно ценности, для других – непонятный сор, который либо не интересует, либо раздражает и вызывает желание его уничтожить. Красивый предмет – сломать, умного человека – унизить. Они даже внешне легко узнаются, эти люди: топорно сделаны. Я, кстати, подозреваю, что их предки произошли не от Адама.

– А от кого? – с интересом спросила Кира.

– Может быть, в самом деле от обезьяны. Во всяком случае, к тому моменту, когда Бог пять тысяч лет назад создал Адама по своему образу и подобию, какие-то человекообразные существа на Земле уже существовали. Швырялись камнями в зверей и выкапывали коренья палкой-копалкой. После неандертальца и кроманьонца – обрыв, никакого связующего звена. А потом вдруг начинается человек культуры. Обработка бронзы, архитектура, живопись… Любовь, я думаю, тоже только с Адамом и Евой появилась, прежним существам простого совокупления хватало. Как и их потомкам.

Бабушка кивнула в сторону деревни, где как раз гудела свадьба. Музыка громыхала так, что даже здесь, на веранде дачного поселка, с трудом можно было расслышать друг друга, а в самой деревне, судя по крикам, уже начиналась драка.

– Ба… – задумчиво проговорила Кира. – Но ведь это же надменно. Вот так про людей думать.

– Ну и что? – Бабушка пожала плечами. – Я имею право на свою надменность. Я приложила немало усилий для того, чтобы как можно больше походить на человека, и совершенно не обязана быть на равных с тем, кто либо никаких усилий к этому не приложил, либо приложил их в обратном направлении. И вообще, дело не в надменности как таковой, а в том, какие выводы человек из своей надменности делает. Какой образ жизни для себя выбирает. Вот твой папа, например, тоже надменный, но его жизненный выбор не вызывает у меня одобрения. И все-таки у нас с тобой нет причин ставить себя на одну доску с примитивными существами.

У нас с тобой!.. То, что бабушка говорит о ней и о себе вместе, наполнило Киру гордостью. Она всегда хотела быть похожей не на папу и не на маму, а именно на бабушку с ее умом, ироничностью и резкостью суждений. В резкости она, наверное, и стала на нее похожа, но вот бабушкиной самодостаточности у Киры не было ни в детстве, ни в юности, и в тридцать лет не появилось тоже.

Как это сочетается с ее очевидной для всех независимостью, даже самоуверенностью, Кира и сама не понимала. Но одиночество было для нее так мучительно, что даже уединение порой бывало ей не в радость, хотя в уединении-то она нуждалась всегда.

– В общем, время мы тут провели шикарно! – услышала Кира Элинин голос.

Она встрепенулась. Да, никакого нет сейчас уединения. Она на Сахалине, в бухте Тихой, и вокруг полно людей.

– Особенно морская рыбалка удалась, – сказала Элина. – Придется теперь воспевать господина Длугача устно и письменно. Между прочим, где он?

Элина стояла на большом валуне. В одной руке у нее был пластиковый стаканчик с вином, в другой – крабья клешня. Два огромных красных краба лежали у нее на плечах наподобие погон. Фотограф Денис стоял перед нею и фотографировал ее в этом экзотическом виде.

– Длугач в Москву улетел, – ответил он.

– Ради прощального пикника мог бы и задержаться, – скривилась Элина.

– Новая труба куда-нибудь позвала, – усмехнулся Денис. – Мы-то в его бизнес-плане уже отработанный пункт.

Элина бросила в костер обломки крабьей клешни, допила вино и, спрыгнув с валуна, подытожила:

– Лично я бы ему дала. Шарм у него хоть и топорный, но все же имеется.

– Кроме шарма, у него еще и жена имеется, – заметил Денис. – И любовница.

– Одна? – деловито поинтересовалась Элина.

– Я про одну слышал. Но не утверждаю, что это все. Почему двух или трех не завести, если средства позволяют?

– Вот и я о том же, – согласилась Элина. – Почему бы ему не взять в любовницы меня? Я бы его сильно облагородила.

«Ну не дура? – сердито подумала Кира. – Размечталась!»

Не об Элине, конечно, а о себе, о себе она это подумала. Именно что только круглой дуре могли прийти в голову все те мечтания, которые вертелись в ее воображении под гул морских волн и пустого людского разговора.

С шоссе послышался гудок – подъехал автобус. Прощальный пикник был окончен. Кира встала с бревна, на котором сидела поодаль от костра, и не оглядываясь пошла прочь от моря и от людей.

Глава 9

«Все-таки глупо, что я не курю. Даже на это у меня не хватило безрассудства».

Кира стояла на лестничной площадке у высокого, во всю стену окна, выходящего на Старопанский переулок. Пора было возвращаться в свою комнату под крышей и садиться за компьютер, на экране которого висела перед нею очередная статья. А если бы курила, то можно было бы стоять вот здесь, у окна, с сигаретой и смотреть на прекрасные фасады соседних домов, на медленные хлопья снега, которые опускаются на лица кариатид с такой лаской, на какую не способен человек, и думать о счастье.

Хотя – ну что о нем думать понапрасну? И хорошо, что она не курит.

Кира отвернулась от окна и пошла по просторной лестнице вверх, к себе под крышу.

Когда она вошла в комнату и подошла к своему столу, то остолбенела.

На столе лежал букет цветов. Когда Кира уходила обедать, никакого букета не было. Его появление было так же ослепительно, как и нелепо.

Она удивленно огляделась.

– Тебе, тебе, – встретив ее недоумевающий взгляд, сказала Матильда. – Как только ты ушла, курьер принес.

– А от кого? – совсем уж глупо спросила Кира.

– Тебе лучше знать! – ядовито заметила Софья Власьевна.

Она была старейшей сотрудницей издательства «Транспорт», и сколько работала в нем, столько сидела в этой комнате. Когда Кира только пришла сюда работать и впервые услышала ее имя и отчество, то не сумела сдержать дурацкий смешок: Софьей Власьевной у диссидентов называлась советская власть, и эта, настоящая Софья Власьевна всем своим монументально-обветшалым видом советскую власть напоминала. Наверное, она сразу поняла причину Кириного смеха, потому что бросила на нее уничтожающий взгляд и с тех пор ненавидела ее всеми фибрами души, если таковая имелась. Кира не обращала на эту ненависть внимания. Да и на саму Софью Власьевну тоже. Обращаться к ней по работе не было никакой необходимости: все ее навыки и знания давно устарели, а приобретать новые она не хотела. Кира не то чтобы презирала таких людей – просто не считала нужным учитывать их существование.

Но сейчас ей было не до Софьи Власьевны. Букет сиял перед нею. Он был такой большой, что занял весь стол, даже массивный убогий монитор был за ним не виден. Цветы в этом букете были такой очевидной дороговизны, что Кира не могла припомнить среди своих знакомых никого, кто мог бы ей такое прислать.