Книга Берег надежды - Алексей Валерьевич Исаров

Искорёженный сад могил на разжиженных склонах молча принял подходивших и подлетавших к обители Мрака. На защиту религиозного сооружения никто не поднялся, но всем стало ясно, что здесь само место способно себя защитить. Летать под дождём было сложно — влага, падавшая с небес, давила на крылья. По отдельности мизерный вес капель едва давал взмахивать свободно крыльями. На поверхности было не лучше — она стала размытой, словно воздух с водой лишь постепенно переходили в землю, а не как обычно — резко и чётко. Почва превращалась в непредсказуемое болото, лапы могли с хлюпом провалиться в любом месте и еле-еле поднимались назад, грязные.

Сурт сообразил поставить щит — пришлось сделать это раньше, чем началась настоящая битва, ведь слипшиеся друг с другом во «Тьму» кобники уже объявили ему войну. Другие из соратников Сурта догадались не сразу. Кто-то умудрился свалиться, попытавшиеся взлететь были снесены ветром, так что наступающие драконы представляли собой скорее не устрашающее, а жалкое зрелище.

Грязь, в которой вязли драконы, начала вымораживать Сурта и вводить его в ярость:

— Вы трусы! Только и можете, что устраивать ментальную оргию! Если вы ленитесь поднять свой зад с пениса друга без приглашения, мы вызываем вас на бой! Все, кто вменяем, помогите мне! У меня есть мысль, и мы её воплотим!

Всё больше радуясь своему плану, Сурт весело скалился и, встав на замшелый могильный камень, начал концентрироваться на желаемом исходе. Вместо того, чтобы противостоять грязным фантазиям Тьмы, он усилил их до предела. Пусть дождь размоет холм настолько, что он больше не сможет удерживать помпезную громаду святилища! Пусть они захлебнутся в собственных нечистотах!

Дождь ливанул сильнее, до плотной стены воды, драконы почти что стояли под водопадом. Земля превратилась в медленный, тягучий пруд, волнуемый неощущаемым, но титаническим ветром. Храм стал медленно проседать, испуская илистые пузыри из-под стен. Могильные камни стали крениться и двигаться, впечатываясь в нетвёрдый грунт. Туда же потянуло и драконов.

Вой и визги наполнили воздух. Если одни пытались ещё сопротивляться её воздействию, то другие буквально набрасывались друг на друга, сплетали свои тела, вцеплялись в шерсть, создавая безумное зрелище, отвратное и пугающее.

Нельзя было зацепиться за что-нибудь надёжное или подняться в воздух, всё отправлялось вниз, и не сразу, как при падении, а медленно, давая прочувствовать ужас и насмехаясь. Выбешенный вконец кобник уже не мог ни на чём сконцентрироваться, кроме попыток вырваться. Но воля сильнее праны, и подтягивание себя телекинезом лишь ещё больше отсрочивало конец.

А ведь в Храме, что тонул вместе со своими врагами, действительно могло не быть никого. Тьме нужны не храмы.

— У тебя нет воли… — процедил, плюясь дождём и ошмётками грязи, Сурт, от которого на поверхности оставалась одна голова. — У тебя только безволие. Ты — ничто, и остальных пытаешься с собой сравнять…

Потом Сурт погрузился и полностью. Объятый холодным, почти как снег. илом со всех сторон, он остался в одиночестве, ведь раньше он видел и слышал крики своих, а теперь — ничего, будто всю вселенную рассоздали обратно, и только о нём забыли — слишком велика была его воля быть. Но без возможности двинуться, сказать что-то или даже вдохнуть воля ничего не стоила. Сурт, как и все те дураки, которых он ненавидел, начал превращаться в едва ли разумное животное, которое хочет только жизни и победы, и ничего более правильного. Даже холод снаружи отступал из-за огня удушья внутри — до тех пор, как по трахее не двинулась всасываемая в лёгкие склизская масса.

Без кобников дождь прекратился резко, словно закрыли канал, сливающийся с облаков. Земля замерла и начала разглаживаться. Пузырьков сначала стало чуть больше, а потом они прекратились, и только верхушка Храма осталась чернеть среди бурой жижи общей могилой всем гордецам, решившим, что воля никчёмного создания, раба госпожи и куклы у нежно любящей матери, может что-нибудь значить.

Впрочем, Тёмные сами творят мир своей волей, в том числе и богов.

Эпилог

Сурт говорил о себе так, как будто он вечен, и думал всегда как кобник — будто бы всемогущ. Смерть отца показала Зорату обратное. Даже подмога Тагириона не помогла Сурту пересилить тот разросшийся культ, который организовала Тьма. Выходит, мало одного желания для победы? Мало думать о выигрыше, чтобы его получить? Мало просто быть частью Вселенной, чтобы иметь доступ к целому? И почему отец ненавидел Тьму, почему Тьма ненавидела всех, кто в неё не включён — разве мать ненавидит своих детей, даже когда они становятся взрослыми и самостоятельными? И — в особенности — почему мать будет нелюбить разумных детей, отдавая предпочтение глупым и несамостоятельным?.. Тьма не желает воспитывать равных себе детей, и тем более тех, кто продолжит её дело и превзойдёт её. Создательница творит рабов, собственная воля не нужна инструменту. Зорат не понимал этого, а Тьма и не желала, чтобы её понимали, в отличии от Сурта. Тьма требовала только любви и поклонения, что Сурт не требовал. Но Тьма выжила, а Сурт помер, значит, по всей логике Тёмных правы Воплощения.

Если только не принять во внимания, что Сурт сам не слушал тех советов, что давал сыну. Он думал о Тьме как о враге — она стала врагом. Сын твёрдо решил попробовать по-иному. Если нельзя изменить окружающий мир, можно изменить себя. Чтобы изменить Тьму — надо стать ей.

Зорат прилетел к Арме, когда она восстанавливала кладбище подле почти погружённого в землю Храма. Уже начинался дождливый сезон, и побитые листья непривычно низких и раскидистых деревьев прели на влажной почве, но сейчас осадки не шли не переставая, только однотонное покрывало облаков покрыло всё небо, отделяя мир от космоса. Чёрная драконесса, что стояла между камней и деревьев, мало отличалась от них в своей неподвижности. Зорат поклонился:

— Я готов умереть, чтобы во мне не осталось ничего, кроме Тьмы.

— Здесь нет твоей могилы, Зорат Сурт, — Арма, не поворачиваясь к мальчику, обвела хвостом ряды надгробных камней. — Ты сын мятежника, посмевшего поднять лапу на то, что он победить не в состоянии. Я не предвидела тебя Воплощением, и тебе мной не стать.

— Моя