Книга Ничего, кроме личного - Лана Барсукова

Мне захотелось иметь отношение к чему-то реальному. А что может быть реальнее материального производства? Да еще если оно связано с зерном. Хлеб – всему голова. Это не просто лозунг в школьной столовой, а, простите за пафос, одна из немногих истин.

– Тут вы правы. Но обычно люди хотят приехать в Москву, а не уехать оттуда.

– Это вопрос времени. Скоро люди побегут из Москвы, как только новая цифровая экономика разорвет оковы, которыми люди прикованы к офисам.

«Как говорит! Цицерон! Такой убедит любого чиновника в чем угодно», – радовался Антон.

– Вы имеете представление о проблемах, связанных с хранением зерна?

– Пока в самых общих чертах.

И коротенько, минут на сорок, Виктор прочитал Антону лекцию о состоянии отрасли. О многом Антон слышал впервые. Например, о том, что люди и домашняя живность примерно поровну делят урожай, то есть половина внутреннего потребления зерна приходится на пищевую промышленность, а половина достается животноводству и птицеводству. И по мере перехода этих отраслей на другие корма, более технологичные и современные, избыток зерна в стране растет. Обилие зерна грозит катастрофическим падением цен на внутреннем рынке. Тогда на помощь приходит заграница, готовая купить излишки урожая. Наши покупатели – преимущественно Северная Африка и Ближний Восток, готовые платить хорошую цену, потому что кушать хочется. Экспорт спасает внутренний рынок от обрушения цен. Продажа зерна за кордон является основным каналом для сброса излишков, что в корне отличает современную Россию от Российской империи, где торговали зерном на фоне голодающего населения. В свете такой диалектики элеватор в портовой зоне становится мегаперспективным объектом. Любые вложения в его модернизацию окупятся в ближайшем будущем. Ведь именно элеваторы являются узким бутылочным горлышком, ограничивающим экспорт.

Антон слушал, как зачарованный. Он даже хотел взять карандаш и законспектировать речь Виктора. Наконец тот завершил краткий обзор состояния отрасли и скромно поинтересовался:

– Я вас не утомил?

– Наоборот, – ответил Антон.

Хотелось сказать «наоборот, возбудил».

Они тепло попрощались, и по реакции Антона было понятно, что он свой выбор сделал. Даже если бы в очереди стояли еще десять претендентов на вакансию, Антон не стал бы напрасно терять время. Очевидно, что лучшего помощника ему не найти.

Незамедлительно в Первое кадровое агентство было отправлено соответствующее письмо. В конце Антон приписал «спасибо» и поставил три восклицательных знака.

Вечером того же дня в разных домах было куплено три тортика.

Антон праздновал свою свободу от чиновников, которыми займется новообретенный помощник. Виктор отмечал удачное интервью, открывающее новую страницу его жизни под черноморским бризом и одобрительным взором Влады. Ольга Петровна позволила себе кусок углеводной бомбы в честь успешного внедрения своего агента. И каждый был твердо уверен в том, что этот день принесет удачу.

Вот только госпожа удача не принимала в один день так много заказов.

Сутулый человек

По министерским коридорам ходил пожилой сутулый человек. Казалось, что на его плечах держится вся рутинная чиновничья работа. Иногда после удачно составленной бумаги он разводил плечи, радостно потягивался, но скрип офисного кресла под его тощим задом напоминал ему, что он находится на службе. Тогда чиновник возвращался в свое исходное положение, по своему обыкновению, сутулился, подставляя плечи под привычный груз забот.

Это был честный чиновник. Не в том смысле, что он жил на одну зарплату. Его честность восходила к искренности убеждений, что он стоит у руля отраслевого корабля, что бумажки, проходящие через его руки, вертят колесо российской экономики. Он приписывал положениям и циркулярам огромную роль, поскольку никогда не соприкасался с тем, что называют реальным сектором экономики. Он бы получил разрыв сердца, если бы услышал, как комментируют продукт его труда неблагодарные российские подданные.

Звали его Никанором Ивановичем. Он был немолод, и если бы президент выполнил свое обещание не допустить повышение пенсионного возраста, то мог бы в этом году уйти на заслуженный отдых. Однако президент расширил границы активной жизни, скромно попросив не благодарить его за это, и сутулый чиновник продолжал каждый день приходить на работу.

Никанор Иванович жил один, точнее, с кошкой Мусей. Только она встречала его у двери, когда он возвращался со службы. Так уж вышло. Романы молодости оказались пустоцветами, которые не оставили после себя ни детей, ни семьи. Особых сожалений это не вызывало. Чужие дети вызывали только раздражение. В целом современная молодежь расценивалась им как пустая и поверхностная. С клиповым сознанием. Он не мог точно сказать, что это значит, но нутром угадывал, что это так. Да и слово красивое, современное. Не хватало еще иметь таких клиповых наследников.

Правда, наследовать нечего было. Разве что квартиру. Но на нее давно прицелились племянники, которые регулярно звонили и интересовались его здоровьем. Никанор Иванович отвечал, что пока ничего, слава богу. Они расстраивались, но виду не подавали.

Никанор Иванович видел, что пришла новая генерация чиновников. Те, что помоложе, были хваткие, нацеленные на получение ренты со своей должности. Они делали то же самое, что и он, но относились к этому совсем иначе. Никанор Иванович считал, что плетет своими циркулярами нить Ариадны, которая выведет российский бизнес в землю обетованную. Молодые же чиновники плели силки, из которых они потом за отдельную плату освобождали бизнес. Или с помощью этих силков укрощали конкурентов по заявкам платежеспособной, то есть лучшей части бизнес-сообщества.

«Сталина на них нет», – хотелось сказать Никанору Ивановичу. Но так говорить представителю государства не годится, могут неправильно понять. Все-таки усатый вождь немного перегнул палку. Поэтому Никанор Иванович молчал и отдавал должное вождю только внутри собственной головы, что законом не запрещено.

Его кумиром был Столыпин. Тот сделал много хорошего и не очень. Организовал переселение народа на восток, чтобы ввести новые земли в хозяйственный оборот. Но подпортил себе имидж некоторой жестокостью. Все-таки виселицы не случайно «галстуками Столыпина» называли. Впрочем, история рассудит. Никанор Иванович очаровался Столыпиным совсем по иному поводу.

Как-то ему попалась книга, описывающая последние дни жизни великих людей. Может и брехня, но книга была в твердом переплете и внушала доверие. Если верить книге, то выходило, что кто как только напоследок не чудил. Кто на скрипке играл в последний час, кто уху просил. Столыпин, уже не вставая, в беспамятстве бредил, что не успел подписать какие-то важные бумаги. В последние минуты жизни он чертил в воздухе свою роспись, подписывая воображаемые государственные законы. Эта подробность пробрала Никанора Ивановича до слез. В глубине души он хотел бы умереть так же, служа Отечеству. Но догадывался, что после ухода на пенсию подписывать ему придется только показания счетчика расхода воды.

Никанор Иванович вызывал смешки у членов своего трудового коллектива. Хотя почему-то называть чиновников из одного министерства трудовым коллективом как-то не принято. Это вам не завод какой-нибудь или шахта, прости