Книга Сердце негодяя - Патриция Гэфни

— И вообще я обращаюсь с Желтым Ливером вполне прилично. Не хуже, чем он заслуживает.

— Зачем ты его так называешь? Ты же знаешь, он этого терпеть не может!

— Ну и что? А по-моему, это забавно!

— Забавно? Да ты…

Кэйди тяжело вздохнула. Они с Глендолин были примерно одного возраста, а уж по части опыта в отношении мужчин Глен обогнала ее на миллион лет. Так почему же у Кэйди часто возникало такое чувство, будто она годится Глен в бабушки? Как-то раз она задала этот вопрос Леви, и он ответил двумя словами: «Она глупа». Но Кэйди с ним не согласилась. На самом деле Глендолин просто не хотела думать.

— Мы говорили о Голте, — напомнила Кэйди им обоим. — Похоже, он застрял здесь надолго.

— Правда? — оживилась Глен, пощипывая щеки, чтобы вызвать румянец, и пристально изучая свое лицо в зеркале.

— Да. И мне кажется, тебе следует держаться от него подальше. Ты знаешь, о чем я говорю, — повысила голос Кэйди, увидев, что Глен приготовилась возражать. — Он опасный человек, достаточно взглянуть на него. Оставь его в покое, Глен.

Ее подмывало добавить: «Не води его к себе домой», — но она промолчала. Они действительно говорили об этом уже не раз.

— Ты тоже с ним вчера беседовала, — обиженно бросила Глен.

— Это не имеет отношения к нашему разговору. О, черт, они уже здесь! Кэрли Боггз и все эти парни с фермы Уиттера! Живо займись ими, Глен, а я пока пойду переоденусь.

Кэйди сняла фартук и засунула его на полку под стойкой.

— Ты ему улыбалась! — бросила Глен ей вслед. — Ты даже смеялась вместе с ним. Я сама слышала!

— Это прерогатива хозяйки заведения, — на ходу ответила Кэйди.

Прощальная реплика могла бы прозвучать куда более эффектно, имей Глен хоть малейшее понятие о том, что такое «прерогатива».

В своей комнате Кэйди принялась тщательно выбирать платье на вечер. В ее гардеробе не меньше десятка разноцветных «карнавальных костюмов», как она их мысленно называла, и обычно она просто вытаскивала из гардероба тот, который давно не надевала. Однако на этот раз Кэйди отступила от традиции: она долго и придирчиво разглядывала платья, пробовала на ощупь украшенные перьями или расшитые блестками лифы, но ни на одном не могла остановиться.

И откуда вдруг эта девичья нерешительность? Ответ ей известен, но она не желала взглянуть правде в глаза. Боже милостивый, неужели она сама становится похожей на Глен?

В конце концов Кэйди выдернула из шкафа платье из темно-зеленой тафты и швырнула его на кровать. Нашла дополнявшие его зеленые туфельки на высоком каблучке и диадему из фальшивых изумрудов (завсегдатаи салуна обожали драгоценности — чем больше пестроты и блеска, тем лучше). Постирать черные чулки в сеточку она не успела, значит, придется надеть другие, телесного цвета, хотя они не так здорово смотрятся с черной кружевной отделкой зеленого платья. Так, теперь зеленый браслет из чего-то похожего на нефрит, черные агатовые сережки, колечко с ониксом на мизинец…

Может, хватит? Как насчет бледно-зеленой камеи на черной бархатной ленточке? Нет, решила Кэйди, довольно. Даже если играешь в «блэк джек» с завсегдатаями салуна в провинциальном городке и продаешь им выпивку, вовсе не обязательно обвешивать побрякушками все, что торчит, включая шею. Надо и меру знать.

Раздевшись за ширмами, Кэйди набросила халат поверх белья. У нее еще осталось немного времени: ванну она успела принять раньше, а процесс одевания занимал у нее не больше десяти минут — своего рода рекорд с учетом того, что у нее не было горничной.

— А ну-ка убери отсюда свою жирную задницу! — скомандовала Кэйди, обращаясь к Страшиле, который не удосужился даже открыть глаза или шевельнуть хвостом с тех самых пор, как она появилась в комнате.

Она схватила кота за шкирку и выдворила его с кресла. Он зашипел, будто его прошибло электрическим током, и злобно выгнул спину.

— Ах, извините, ваше высочество, — язвительно обратилась к нему Кэйди, — прошу прощения за беспокойство, но это мое кресло!

Оскорбленный в лучших чувствах, Страшила позволил взять себя на руки и устроился у нее на коленях, после чего незамедлительно впал в спячку.

— Тоже мне домашний питомец, — проворчала Кэйди.

Она почесала его за ухом, но он так и не проснулся. Кот появился у нее на пороге прошлой зимой — тощий, паршивый, только что после драки, победа в которой явно досталась не ему. Кэйди его вылечила, выходила и откормила. В благодарность он стал ходить за ней тенью. Тяжелая, черная, раскормленная до отказа тень. Но Кэйди несколько переусердствовала в своих стараниях: отъевшись на вольных хлебах, Страшила разленился и теперь только и делал, что спал в ее кресле или у нее на коленях в тех редких случаях, когда ей удавалось согнать его с кресла.

— Ах, Страшила, ты самое жестокое разочарование моей жизни, — прошептала Кэйди.

Ей наконец удалось вытянуть из него тихое урчание, но он тут же снова уснул. Она откинулась затылком на высокую спинку качалки с мягким подголовником. Как хорошо! Через час шум в салуне станет оглушительным, но пока еще тихо. А все-таки лучше всего бывало по воскресеньям, когда «Приют бродяги» закрывался на выходной, в отличие от салуна Уайли, работавшего даже в Рождество.

Воскресное утро Кэйди посвящала счетам, а также осмотру и исправлению повреждений, нанесенных накануне вечером: починке сломанных стульев, замене разбитых зеркал. К трем часам она обычно освобождалась от дел, но не ходила гулять и не ездила на Речную ферму, чтобы побродить по саду (это удовольствие она позволяла себе только по пятницам). По воскресеньям Кэйди оставалась у себя в комнате и наслаждалась тишиной. Сидела в этом кресле, вытянув ноги на вышитый тамбуром пуфик, зажигала лампу под абажуром с бахромой, надевала выписанные по почте очки и открывала книгу. Или писала письмо своей единственной подруге, оставшейся в Портленде, с которой до сих пор поддерживала связь. Или просматривала прибереженный с пятницы экземпляр «Реверберейтора», знакомясь с местными сплетнями и подборкой «мировых новостей».

— Да, — мечтательно повторяла она время от времени, обращаясь к Страшиле, — вот это жизнь…

Иногда Кэйди приходило в голову спросить себя, так ли уж крупно ей в жизни повезло, если свои лучшие часы она проводит в четырех стенах, сидя в качалке наедине с ленивым, вечно сонным котом. Но такое случалось очень-очень редко: обычно она бывала слишком занята или чувствовала себя слишком усталой и не хотела портить себе настроение, наслаждаясь заслуженным отдыхом после дел и забот. А когда тоска все-таки одолевала ее (по счастью, совсем не часто), у нее было наготове мудрое изречение, помогавшее увидеть любые невзгоды в истинном свете:

«Это все же лучше, чем консервировать лососину!»

Порой она просиживала в кресле весь воскресный вечер, ничего не делая. Вот уже два года прошло, а Кэйди все никак не могла привыкнуть к мысли, что она полная хозяйка этой комнаты и всего, что в ней находится. Например, что ей принадлежит эта кровать с бронзовыми накладками, застеленная одеялом в синий цветочек, эти подушки с вышитыми изречениями на наволочках, это старинное деревянное кресло-качалка, фонограф и четыре пластинки с записями оперных арий, заигранные до того, что уже почти невозможно разобрать музыку. Это было ее окно с видом на виргинский дуб в крошечном, как почтовая марка, дворике и ее собственная, обшитая кедровым тесом уборная.