Книга Охота на вампиров - Елена Валентиновна Топильская

женщины в состоянии сами себя одеть и прокормить, так что речь идет только об «удовлетворить», но, видимо, в этом и состоит суть прогресса. Правда, размышляя о тернистом половом пути коллеги Горчакова, я всегда прихожу к выводу, что ему, конечно, надо поклониться в пояс, но я бы лично не хотела оказаться на месте ни одной из его женщин.

Как-то на дежурстве я наткнулась на забытый предшественниками глянцевый журнал и зачиталась: редакция прикалывалась тем, что предлагала уважаемым людям что-нибудь рекламировать, и публиковала отчет о реакции уважаемых людей. На фоне базаров о цене услуг выделилась известная писательница, автор детективов про сотрудницу уголовного розыска; она отказалась рекламировать детективное агентство, объяснив, что ничего не имеет против съемок в рекламе, но только если это касается других. Вот так и я ничего не имею против любвеобильного мужского сердца, только если это касается не меня.

Как-то я даже высказала Горчакову собственное мнение, не особо заботясь о его чувствах, и он, негодяй, стал меня упрекать в необъективности и тыкать мне в нос мои собственные адюльтеры. Толстокожий чурбан так и не врубился, что мои адюльтеры имели место не от хорошей жизни, и с мужем я развелась как раз из-за того, что неспособна, как Горчаков, одинаковые чувства испытывать и к законному супругу, и к любовнику. Ну да ладно…

Последний вопрос Иен задал мне по поводу культурной программы, и я неожиданно для себя заявила, что меня интересует все, что касается вампиров.

Услышав такое, Уоткинс озадаченно замолчал, видимо, соображая, правильно ли он меня понял, но я обозначила ему по буквам предмет моего интереса, и он, как истинный британец, невозмутимо заметил, что вполне возможно разработать программу с учетом моих запросов. Более того, он добавил, что может походатайствовать о допуске меня к материалам дела Джона Хейга, известного под именем Лондонского вампира, который после войны убивал в Лондоне женщин и пил их кровь. Любезность моего британского приятеля не имела границ, он, конечно, понял, что мой интерес вызван служебной необходимостью, и был рад оказаться полезным.

Мы тепло распрощались, и я тут же задумалась, откуда взять деньги. Занять у Лешки так и непотраченные им пятнадцать тысяч? Ну ладно, это пятьсот долларов; Гошкин билет на самолет будет стоить около четырехсот, в Англии мне надо, во-первых, побаловать ребенка — сводить его в музеи, рестораны и магазины, а во-вторых, купить себе свадебный туалет. В сотню не уложиться; ладно, перехвачу у кого-нибудь по чуть-чуть…

Как раз в этот счастливый момент с легким привкусом финансовой горчинки явился домой мой малолетний разгильдяй. Глядя на него и тихо зверея от его грязнущих кроссовок, широких рэперских штанов, болтающихся на краю попы, и старательно поставленной новомодными пенками челки, я почувствовала, что желание чем-нибудь побаловать этого типа тает на глазах.

Свиненыш пока не понял моего настроения и доверчиво подсунул ведомость с отметками за неделю, предлагая расписаться в том, что я вырастила тупоумного ленивца, не способного к наукам и отличающегося бандитским поведением. Скрипя зубами, я расписалась и, сама сатанея от гнуснейшего звука своего голоса, начала воспитательный процесс.

Процесс закончился швырянием на пол посуды, ревом и взглядами, обжигающими ненавистью. Причем исключительно с моей стороны. Со стороны оппонента наблюдалось полнейшее безразличие как к собственной судьбе кандидата в отбросы общества, так и к судьбе несчастной матери, хватающейся за сердце в отчаянии от своего педагогического бессилия.

Оппонент мрачно удалился в свое захламленное логово и врубил на всю мощность какую-то омерзительную какофонию, естественно, желая поглумиться над несчастной матерью еще больше. Я тут же приняла решение не брать его ни в какую Англию, но, заглянув в берлогу, чтобы злорадно сообщить ему об этом, с удивлением увидела, что он и не думает глумиться, а, забившись в уголок дивана, глотает слезы. Тут же мое материнское сердце растаяло; я готова уже была кинуть к его ногам весь мир, удержал меня от этого локальный скандальчик — мне хотелось прижать ребенка к своей груди, а ребенок резко отрицательно относился к объятиям.

В общем, я не удержалась, и тут же растрепала ребенку в подробностях про грядущую поездку. И хорошо, потому что сразу решился финансовый вопрос. Ребенок признался, что папа обещал ему на Новый год «Плейстейшн-2» за пятьсот долларов. Выбив из меня обещание, что к Новому году я раздобуду либо деньги, либо «Плейстейшн», он обязался уговорить папу подарить ему пятьсот долларов прямо сейчас, на поездку в Англию.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы позвонили Игорю, с которым у меня в последнее время вроде бы стали налаживаться отношения. Во всяком случае, он уже не бросал трубку, заслышав по телефону мой голос, снисходил до того, чтобы поинтересоваться у меня успехами сына, и как-то в порыве благородства оставил номер своего мобильного телефона.

Может, к потеплению климата привело то, что Игорь ушел из милиции, устроился в какую-то охранную фирму, завел даму сердца, у которой вроде бы и проживает, и, главное, стал неплохо зарабатывать.

Когда ребенок, волнуясь, изложил папе по телефону проблему, папа тут же заявил, что для родного дитятки ему ничего не жаль, не надо покушаться на новогодний подарок, уж такие деньги он заработает, и с ходу предложил оплатить ребенку поездку и еще спонсировать умеренный ребенкин шопинг.

Таким образом, мне осталось раздобыть денег на собственный умеренный шопинг и, прикинув, что платье, купленное в Лондоне, может обойтись мне даже дешевле, чем сшитое у местной портнихи за два дня, я и вовсе успокоилась. Жизнь потихоньку становилась прекрасной.

Так что вечер прошел относительно спокойно, если не считать еще одной небольшой перебранки, случившейся после того, как я своими ушами услышала от ребенка, что он искренне полагает Лермонтова декабристом, а Анну Каренину — его женой. Я раздраженно достала с книжной полки томик Лермонтова, открыла и сунула ребенку в нос страницу с датами жизни и смерти поэта и, указав на год рождения — 1814, спросила, в каком году, по его мнению, было восстание декабристов. Услышав безмятежный ответ, что в «тысяча девятьсот семнадцатом», я тихо застонала и стала втолковывать сыну, что это было гораздо раньше, в 1825 году.

— А теперь подумай своими куриными мозгами, сколько лет было Лермонтову в 1825 году и мог ли он принять участие в восстании декабристов?

Сын продемонстрировал незаурядные математические способности, с легкостью подсчитав, что великому поэту было всего одиннадцать лет, и задумчиво спросил:

— А кто же тогда из декабристов женился на Анне Карениной?

К счастью, позвонила подружка