Книга Одна из них - Катерина Ромм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перепрыгнув через две ступеньки, она наконец оказалась на крыльце. Дверь была не заперта, на веранде – темно и холодно. Кассандра щёлкнула выключателем. Ни мамы, ни Мари дома не было. Кассандра попыталась успокоиться: обычное дело, ушли за продуктами, отлучились, мало ли какие могли возникнуть дела! Но странное поведение соседей и открытая дверь не шли у неё из головы.
Она опустила глаза: пол вроде бы не грязный, но… Кассандра присела на корточки и дотронулась рукой до ребристого узора на гладкой доске: следы! В доме были чужие, и они не вытерли ноги, когда вошли.
Под скамейкой она заметила что-то белое – скомканные листки бумаги оказались письмом от отца. Кассандра разгладила страницы, разложила их на столе и попыталась вчитаться в неровные строчки, но не могла сосредоточиться: перед глазами всё плясало, и слова не складывались. Лишь оторвавшись от письма, она наконец обратила внимание на записку, наспех нацарапанную карандашом на салфетке: «Мама в больнице. Стафис».
В больнице?! Кассандра задрожала. Она ничего не понимала. Почему Мари не позвала её, сестра ведь знала, что она у Лидии? Кассандра бросила сумку с красками в кресло и выбежала из дома. Если не останавливаться, до больницы можно добраться минут за десять, хотя Кассандра сомневалась, что столько выдержит. Обычно она быстро выдыхалась – «худший бегун в обоих мирах», как говорила про неё сестра. Но сейчас силы взялись словно из ниоткуда. Бежать со всех ног стало необходимостью; бежать, чтобы узнать, что случилось с мамой и Мари.
У здания больницы Кассандра упала на ступеньки, задыхаясь. Позволила себе перевести дух несколько секунд, прежде чем снова поднялась и зашла в холл. Медсестра, увидев Кассандру, тут же исчезла и появилась уже со Стафисом. Пока её не было, Кассандра успела отыскать имя Розалии Клингер в журнале регистрации и хотела бежать к ней в палату, но Стафис перехватил её.
– Подожди, – сказал он, крепко сжимая её руку, чтобы она не вырвалась. – Послушай. Ваша мама в порядке, но она… спит.
– Спит? – воскликнула Кассандра. – Но почему все…
– Она в коме, – через силу произнёс Стафис.
Девушка помотала головой.
– Это значит, что…
– Что мы не можем её разбудить. Её отравили. Каким-то растительным ядом.
Кассандра попыталась заглянуть Стафису в глаза, что оказалось непросто: он был выше по крайней мере на две головы.
– Кто её отравил?! Каким ещё ядом? И что, нет противоядия? Это как в сказках, что ли, спит беспробудным сном? Так не бывает! – Кассандра вдруг поняла, что кричит.
Стафис избегал её взгляда.
– Ты живёшь в Цветочном округе, тебе ли не знать, какими опасными бывают растения, – пробормотал он. – Похоже, что кома вызвана миккой, но эта трава – исчезнувший вид, и мы…
– Так кто это сделал? – резко оборвала Кассандра. – И где Мари, она с мамой? Пропустите меня!
– Время уже позднее, посещения… – робко начала сестра, но Стафис её остановил.
– Ты можешь пройти, – сказал он Кассандре. – Мы перепробуем все варианты, это я тебе обещаю. Ваша мама снова очнётся. А Мари…
– Что – Мари? – Кассандра замерла. – Что?!
– Мари… – он замялся. – Её нет.
Кассандра уставилась на Стафиса. Он сделал шаг к девушке, но она отступила, наткнулась на угол стола и дёрнулась.
– К-как это – нет? – пересохшими губами спросила Кассандра.
– Соседи видели, как к вашему дому подъехал автомобиль… говорят, роскошный. Из него вроде как вышел Роттер со свитой… Я не знаю, верить этому или нет… Его люди забрали Мари, она была без сознания. Они… ваши соседи то есть… хотели узнать, в чём дело, но их разогнали. Сама спросишь. А в доме потом нашли вашу маму…
Кассандра слушала, пытаясь уловить смысл, но смысла не было. Роттер, глава Соединённой Федерации, забрался в такую глушь, чтобы увезти её сестру? И при помощи непонятного растения, давно исчезнувшего с полей Цветочного округа, отравил её мать? Бред какой-то!
– Это ошибка, – прошептала Кассандра. – Этого просто не может быть!
– Нет, Касси, – сказал Стафис. Его голос тоже дрожал и срывался, но Кассандра ничего не замечала, – что-то случилось…
γ
Предвкушение доброго поступка, предвосхищение чужой радости – вот ради чего, по мнению Ремко Клингера, стоило жить. И Ремко важно было не только верить в эти принципы, но и следовать им каждый день – чтобы не было стыдно перед собой и богом. А ещё – чтобы подавать пример своим детям. У Ремко было две дочери: честные, ласковые и чистые душой девочки. Он считал себя счастливым человеком.
Пожалуй, Роза была права, когда упрекала его, что он живёт слишком далеко, что детям не хватает отца и что она не этого ждала, когда выходила за него замуж в Поверхностном мире. Да, Роза была права, но она не знала, как много сил он вкладывает в то, чтобы переменить их жизнь к лучшему. Последние пять лет выдались особенно трудными, хотя Ремко тогда, можно сказать, повезло: удалось получить место сразу на двух больших стройках Алилута. Он разрывался между сменами, мало спал и ел на ходу, но никогда не жаловался. У него были свой угол, значительный заработок, а главное – у него была мечта. И вот час пробил! Мечта сбывалась. Ремко уже видел перед собой сияющие глаза и слышал смех Розы и девочек. Да, ради этого стоило жить и работать.
Ремко вышел из банка и остановился, чтобы удобнее перехватить тяжёлую папку под мышкой. Папка была набита купюрами – деньгами, которые он так упорно копил все эти годы. Ремко казалось немного старомодным, что вносить плату за приглянувшийся ему домик в пригороде надо наличными. Но с другой стороны, приятно было держать эту огромную сумму в руках – всю сразу! – и сознавать, что он смог сохранить свой план в тайне от Розы.
По кривоватой улочке, петляющей то вправо, то влево, резко ныряющей вниз и взмывающей вверх, Ремко пробирался в сторону дома, где он делил скромную комнату с двумя приятелями. Никаких машин на этой улице, конечно, не ездило, а между домами раскинулся длинный пёстрый рынок. Здесь было всё: прилавки с овощами, корзины с цветами, клетки с котятами и домашней птицей. Котята заинтересовали Ремко, но он прошёл мимо, не замедляя шага. Такой подарок дочерям он сделает как-нибудь в другой раз. Через два квартала на углях жарили рыбу, заворачивали её в листья красного подорожника и продавали по пятнадцать монет за порцию.