Книга Пацан - Павел Сергеевич Иевлев

пригнись и обходи рубку слева. Всё, дальше ползком до планшира. Да не отклячивай ты задницу, тебя что, ползать нормально не учили? Вижу, что не учили… Видишь ли, одиноко бродящая в поле жопа вызывает у снайпера резонные подозрения, что где-то неподалёку и сам боец. Так что жопу прижать, голову не высовывать, чтобы посторонние предметы над планширом не торчали. Вон, в шпигат выглядывай. Ну-ка, где мой бинокль…

Ингвар плавно и осторожно поднял голову над фальшбортом, прикрываясь тумбой якорной лебёдки, и приник к биноклю.

— Да уж, — прошептал он через пару минут, — кто бы мог подумать. Башку-то она зачем себе побрила? Знаешь, ещё бабуля моя говорила: «Если баба башку бреет — с башкой у неё проблемы». Вот, значит, кто наш таинственный друг, шмотки-в-ночи-приносящий. Это безумная лысая тётка, воющая ночами на луну. Нет, если вдуматься, кого ещё ожидать? Зубную фею? Мы и сами не образец адекватности. Меня лично ничуть не удивляет, что она сошла с ума. Подумай сам — она таскает вещи незнакомому пацану, почти безупречно подбирая их на взгляд. Будь я Шерлок Холмс, про которого я тебе сегодня рассказывал, то я затянулся бы трубочкой, накатил портвешку, двинулся бы кокаинчиком и сдедуктировал: «Элементарно, Ватсон! У неё был ребёнок приблизительно того же возраста, или, скорее, младше, потому что она ошибалась с размером в меньшую сторону». — «Но где же он, Холмс, и почему она безумна, как мартовский заяц?» — «Ещё элементарнее, Ватсон! Подумайте, что ждёт ребёнка, когда у его мамы включится агрорадиус? И что станет с мамой, когда она поймёт, что натворила? Не завидую я этой несчастной женщине, Ватсон…» Вот так сказал бы Шерлок Холмс, и я с ним согласен, пацан. Так что давай оставим её выть на Луну, а сами пойдём спать. Не думаю, что она представляет для нас опасность, если не приближаться. Не мне попрекать человека неплотно сидящей крышей. Давай умывайся и в койку. Нет, умывание — обязательная часть программы, не отлынивай. И нормально умойся, а не как в прошлый раз, мокрым пальцем по носу провёл! Тогда я тебе перед сном расскажу про Карлсона, который живёт на крыше, разу уж он к слову пришёлся, и ты узнаешь, почему он привидение-с-моторчиком.

— И это называется «умылся»? — сказал недовольно Ингвар. — Что за свиномальчика я подобрал? У тебя за ушами можно сажать картошку! А шея? Она же чёрная, как у тех негров! Как будто голову белого пацана приставили к тушке негритёнка. Нет, дружок, так не годится. В кои-то веки у нас полная река воды и даже есть немного мыла, надо этим пользоваться. Ложиться спать на простынях в таком виде — не уважать труд тех, кто их когда-то давно постирал. Сейчас я полью тебе тёплой водой и прослежу, чтобы ты на этот раз преодолел свою мылобоязнь. Видишь, какая вода с тебя течёт? И это только одно ухо! И не фыркай, как больной дюгонь, чистота — залог здоровья даже посреди апокалипсиса. Ну вот, совсем же другое дело!

Вот теперь тебя люблю я,

вот теперь тебя хвалю я.

Наконец-то ты, грязнуля,

Мойдодыру угодил!

— Это стишок такой детский, не надо удивляться. Я не помню, что там дальше. Что-то про «мочалку-словно-галку». И «из маминой из спальни, кривоногий и хромой». Звучит жутковато, согласен, но это читали в моём мире маленьким детишкам. Может быть, поэтому мы все такие агрессивные. Что я там хотел тебе на ночь рассказать? Про Карлсона? Ну, слушай. Это такой мелкий засранец с пропеллером. Нет, пропеллер у него не там, где можно было бы предположить, исходя из аэродинамики, а сзади, на спине. Поэтому он летает, как геликоптер. Почему его не закручивает при этом по вертикальной оси, в книге не уточняется, она же типа детская. Этот Карлсон живёт на крыше, там у него посадочная площадка и ангар, то есть домик.

Вопрос его возраста автор тщательно обходит, сам себя он называет «мужчиной в самом расцвете сил», но при этом выглядит и ведёт себя как вредный, шкодный пацан с отвратительным характером. Ревнивый, злобный, завистливый и дико эгоистичный — его приятель, некто Малыш, вечно через него огребает. Однако, как мыши, жрущие кактус, — колется, плачет, но продолжает с ним дружить. Наверное, больше просто не с кем. Одиночество — неприятная штука, пацан. Будешь дружить хоть со скунсодикобразом, лишь бы не остаться совсем одному. Или с пацаном, который не любит умываться, чем успешно приближает себя к состоянию скунсодикобраза. Шучу, шучу, ты ещё не самый чумазый ребёнок, которого я встречал в свой жизни. Однажды я прятался от Европола и переходил границу Румынии с цыганским табором. Это несложно — достаточно неделю не умываться, не причёсываться и не стирать рубаху пожарной расцветки — и вот уже выглядишь как настоящий рома, а значит и документы у тебя спрашивать — только время терять. Так вот, там считали, что проще новых детей нарожать, чем этих отмыть. Ты бы отлично вписался. Да, Карлсон, значит. Этот летучий хрен с моторчиком всю дорогу озабочен в основном тем, как бы нажраться нахаляву варенья и поломать чужие игрушки, а также как-нибудь особо обидно затроллить домоправительницу, женщину, может быть, и небольшого ума, но как минимум умеющую печь плюшки. Когда я читал книгу в детстве, мне этот сюжет заходил на ура, но теперь, вспоминая, никак не могу понять — почему этот мелкий поц считался положительным персонажем? Это же летающее бедствие, как муха цеце! Его дустом надо было, а не плюшками кормить! Да ты что, спишь уже что ли? Ну и ладно. Спокойной ночи тогда. Надеюсь, лысая балда уже утомилась завывать, и я тоже смогу наконец выспаться…

***

— Эй, пацан! Проснись и пой! — сказал бодро Ингвар, тряся спящего мальчика за плечо. — Не выпучивай так глаза, петь не обязательно. Просто выражение. Вставай, нас ждут великие дела! А тебя ждёт ещё и очередной подгон