Книга Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон

и засовывая в почтовый ящик Берт. – Если я не дам отпор, она начнет развешивать занавески в допросной.

Но отпор так и не дал, и, в конце концов, Берт Сильвер завоевала половину стола. В глубине души Гарри Эджертон знает, что так и должно быть. Но эта девица, составляющая протокол в гостиной, – не Берт Сильвер. Несмотря на заверения старшего патрульного, он отводит его в сторонку и тихо говорит:

– Если она первый патрульный на месте, ей придется ждать криминалистов, а потом подать документы в отдел вещдоков.

Это замечание – почти что открытый вопрос. Судмедэксперты уже не раз превращали очевидные самоубийства в убийства, и ни к чему, чтобы вчерашняя выпускница академии запорола акты приема-передачи по каждой улике. Патрульный понимает без лишних слов.

– Не волнуйтесь. Мы проследим, – повторяет он.

Эджертон кивает.

– Она справится, – патрульный пожимает плечами. – Черт, да она посообразительней некоторых.

Эджертон открывает стенографический блокнот и возвращается в столовую. Задает обоим патрульным стандартные вопросы, собирая сырой материал для расследования.

На первой странице с датой 26 января в верхнем правом углу детектив уже записал детали вызова, поступившего от полицейского диспетчера в 13:03: «13:03 / Диспетчер № 76 / громкий выстрел / 5511 Лит-уок». На две строчки ниже Эджертон отметил время приезда на место.

Он добавляет имя молодой полицейской, номер ее значка и время приезда. Спрашивает и записывает номер протокола происшествия – 4A53881, где 4 – Северо-Восточный Район, «А» – месяц январь, а остальные цифры – учетный номер. Потом записывает номер прибывшей кареты скорой помощи и имя медика, засвидетельствовавшего факт смерти. Заканчивает первую страницу на времени подтверждения.

– Ладно, – произносит Эджертон, впервые приглядываясь к мертвецу. – Кто у нас здесь?

– Роберт Уильям Смит, – говорит краснолицый полицейский. – Тридцать восемь… нет, тридцать девять лет.

– Проживает здесь?

– Проживал, да.

Эджертон записывает на второй странице имя, затем «М/Б/39» и адрес.

– Здесь кто-нибудь был, когда это произошло?

Отвечает патрульная:

– Его жена позвонила 911. Сказала, что была наверху, а он внизу чистил ружье.

– Где она теперь?

– Увезли в больницу из-за шока.

– Успели с ней поговорить?

Полицейская кивает.

– Отрази ее слова в дополнительном рапорте, – говорит Эджертон. – Она сказала, почему он мог застрелиться?

– Сказала, у него давняя история психических расстройств, – вклинивается краснолицый полицейский. – Он только что, одиннадцатого, выписался из Спрингфилдской больницы. Вот его направление.

Эджертон берет у полицейского мятый зеленый листок и пробегает глазами. Мертвец проходил лечение от расстройств личности и – бинго – суицидальных наклонностей. Детектив возвращает бумажку и пишет еще две строчки в своем блокноте.

– Где нашли направление?

– Оно было у его жены.

– Криминалисты уже едут?

– Мой сержант их вызвал.

– А судмедэксперт?

– Сейчас узнаю, – отвечает полицейский и выходит за своей рацией. Эджертон бросает блокнот на стол и снимает пальто.

Он не направляется прямиком к телу, а сначала обходит гостиную по периметру, глядя на пол, стены и мебель. У него уже вошло в привычку начинать на периферии и приближаться к телу сужающимися кругами. Метод рожден тем же инстинктом, который позволяет детективу войти в комнату и десять минут записывать в блокнот голые факты, прежде чем, собственно, взглянуть на труп. Все детективы несколько месяцев приучаются к тому, что труп никуда не денется, будет невредимый и неподвижный ровно столько, сколько нужно времени на осмотр места преступления. А вот у самого места – будь то перекресток, салон автомобиля или гостиная – срок годности начинает выходить, как только кто-то находит тело. Любой детектив, прослуживший больше года, уже может рассказать историю-другую о патрульных, затаптывающих следы крови или хватающих оружие, найденное на месте убийства. И ладно бы патрульные: уже не раз балтиморские детективы приезжали на место стрельбы и обнаруживали какого-нибудь майора или полковника, бродящего там, лапающего гильзы или обшаривающего кошелек жертвы в неугасимом стремлении заляпать своими отпечатками все улики, какие только возможно.

Второе правило из справочника убойного: жертву убивают один раз, зато место преступления можно убить тысячу раз.

Эджертон отмечает направление брызг, успокаивая себя тем, что оно соответствует одному ранению в голову. На длинной белой стене за диваном направо от мертвеца тянется непрерывная красно-розовая дуга – от точки в пятнадцати сантиметрах над головой жертвы до почти что уровня глаз у косяка входной двери. Эта длинная изогнутая линия, состоящая из разрозненных капель, как будто указывает на кусочек уха на дверном половичке. Такая же линия, но меньше, раскинулась на верхних подушках дивана. В щели между диваном и стеной Эджертон находит пару осколков черепа, а на полу сразу справа от мертвеца – практически все, что когда-то занимало голову жертвы.

Детектив присматривается к отдельным брызгам и с удовлетворением подтверждает, что их направление соответствует одиночному ранению от выстрела в левый висок снизу вверх. Эти расчеты – простая физика: капля крови, упавшая на поверхность под прямым углом, будет симметрична, с лучеобразными ответвлениями во все стороны; капля, упавшая на поверхность под острым углом, засохнет так, что длинные ответвления укажут в противоположном направлении от источника крови. В данном случае было бы трудно объяснить кровавый след с ответвлениями в любую сторону, кроме как от головы жертвы.

– Ладно, – говорит детектив, отодвинув журнальный столик, чтобы встать прямо перед трупом. – Посмотрим, что тут у нас.

Мертвец голый, его нижняя половина накрыта клетчатым пледом. Он сидит посреди дивана, остатки его головы покоятся на спинке. Левый глаз таращится в потолок, второй гравитация втянула глубоко в глазницу.

– Там на столе – налоговая форма, – краснолицый патрульный указывает на журнальный столик.

– Правда?

– Сами гляньте.

Эджертон видит знакомый титульный лист формы 1040.

– Меня они тоже бесят, – говорит патрульный. – Похоже, он совсем потерял голову.

Эджертон громко стонет. Сегодня еще рановато для необузданных полицейских острот.

– Видать, он расставил приоритеты.

– Полицейские, – повторяет Эджертон, – больные извращенцы.

Он смотрит на дробовик между ног жертвы. 12-й калибр, прикладом на полу, стволом вверх, на стволе покоится левая рука жертвы. Детектив смеряет оружие взглядом, но криминалисты еще будут его фотографировать, так что он ничего не трогает. Берет руки мертвеца в свои. Еще теплые. Подвигав его пальцами, Эджертон убеждается, что смерть наступила недавно. Периодически муж или жена в гневе стреляют во вторую половинку, а потом три-четыре часа думают, как быть дальше. Когда им в голову приходит светлая мысль подстроить самоубийство, температура тела уже падает, и в мышцах лица и пальцев начинается трупное окоченение. У Эджертона были случаи, когда убийцы напрасно портили себе нервы, пытаясь впихнуть непослушные пальцы не столь свежего покойника в пусковую скобу, и это выдавало их план с головой, потому что