Книга Клятва - Павел Калашников

катился КРАЗ. Солнце ещё не успело выглянуть из-за волнистых горбов гор, но лучи его уже пробивали свинцовую завесу из туч, оставляя на темном небосводе яркие, пылающие огнем раны.

Впервые за последние несколько дней установилась тихая, спокойная погода и только ветер пугливо покачивал редкие ветки деревьев. Кругом и вовсе было пусто: только грязь да пепел.

Егерь был уже далеко от пункта.

В кабине машины стояла могильная тишина. Егерь старался смотреть только на дорогу, но нет-нет да поглядывал то на Зевса, что пристроился между двух сидений и мирно спал, то на Даню, перебирающего в руках старый блокнот, исчерченный записями.

Перевозчик было потянулся за сигаретами, но, вспомнил, что вчера выкурил последние.

— Даня, есть сигареты? — отстраненно спросил Егерь.

Пацан еще с секунду помял блокнот в руках и, спрятав его под плащ, нехотя нырнул руками в карманы. Нащупав пачку заветных успокоительных, вытащенных из тайника Хриплого, он почти достал их, как вдруг пресек себя резким движением.

— Нету, — еле выдавив из себя, отвечал парень.

Кавказец махнул рукой:

— Ну и хрен с ними…

Пацан продолжил шерстить в записях, коими изобиловал блокнот незнакомца из деревни. Почерк был ужасен: маленькие, несуразные буквы смещали друг друга, то вздымаясь вверх, то сползая вниз. Несмотря на это, юноше удалось много чего разобрать. Большинство записей являлись отрывками из каких-то речей: они были аккуратно записаны, с датой, но без года; сам текст был озаглавлен и рядом с ним стояла римская цифра. Самая первая заметка датирована ноябрем, а значит, дневнику по меньшей мере год. Её содержание была явно было порождением чьей-то больной фантазии:

«Слово Якове».

I

«И пришло мне озарение, и пришло мне слово, и открылся мне путь! О, да снизойди до земных пустот да озари своим пламенем гнилую земь нашу, истреби отродьев сатанистских! Пусть грешники узрят пламя! Пламя, что сожжет, и пламя, что превратит все в пепел! А на костях грешников да взрастет новый и чистый мир! Да взрастит Он новые души, преданных Единому Ему! Ты — панацея! Ты — дух Новейшего Завета! О, снизойди и покори нас!»

Дальше буквы размывались, перетекая в непонятные символы, а перевернув страницу, Даня увидел десятки мелких, но дотошно проработанных рисунков: кресты, пентаграммы, непонятные линии, кусочки текста, видимо, на латинском… Посередине же, мрачно взирая, стоял бородатый мужчина, нарисованный какой-то красной, уже потемневшей краской. Линии его тела были неровными и кривыми, а отвратительное и страшное лицо внушало страх: несколько уродливых, горбатых шрамов расползлись по всей физиономии, густая, черная борода почти доставала до широкой груди. Но самым мерзким были глаза старика: один, судя по рисунку, поблек, но вот второй… На его месте растянулась паучья сеть, сплетенная будто человеческой плотью, из отверстий которой виднелись черные точки, похожие на мелких комаров или мух.

Даня, не сдержав отвращения, сморщился.

Одет этот святоша был в церковную робу, тщательно закрашенную той же кровавой краской, только вот на груди зиял черный крест. Под рисунком надпись: «Святой Яков».

Парнишка невольно дернулся и поспешил захлопнуть странный блокнот. Сразу же вспомнился тот повешенный старик, его пустые, черные глазницы, тело, лениво покачивающееся из стороны в сторону, словно часовой маятник.

Воспоминания снова влекли Даню в прошлое, возвращали в тот роковой день, когда его семьи не стало. Смотря на одни и те же черные деревья, он не мог думать об ином: окружение напоминало только смерть и уныние. Боль и отчаяние.

2

За день до отъезда, когда Егерь снова пришел в медпункт, Даня ничего ему не сказал. Едва сдерживаясь, он смог только выслушать ветерана.

— У тебя два варианта, пацан: первый — ехать со мной, подальше отсюда. И второй — сдохнуть на месте. Рубахин церемониться с тобой не будет, а потому выбор у тебя скудный. Решай.

После перевозчик ушел.

Прошел час, затем второй. Даня сидел в одной позе, совершенно не двигаясь и смотрел в одну точку на стене. Паук, что давно прижился на ней, даже успел сплести небольшую сеть, куда залетела огромная и жирная муха. Пока та тщетно пыталась вырваться из цепных оков, восьминогий убийца не спеша приступал к трапезе. Муха дергалась, пыталась отцепиться и улететь, но паук неумолимо приближался. Наконец, он стал медленно пожирать ее. Вскоре жертва стихла, перестав нервно дергаться.

Раздался хлопок. Даня оборвал праздник пауку, размазав его тушку по стене. А потом ударил ещё. И ещё.

Выбора не было: умирать здесь Даня не хотел, а потому, когда Егерь вернулся, то, превозмогая отвращение, согласился. И пусть разумом он понимал, что перевозчик не виноват, но все равно всем сердцем ненавидел его. Позволить допустить смерть всех — и новичков и опытнейших ветеранов, эта ошибка, которую нельзя простить. Никогда.

3

Время пролетело незаметно. Пока пацан ворошил заметки, Егерь проезжал мимо последних, пусть и полностью разграбленных деревушек да одиноких домов. Дорога, если её можно было так назвать и раньше была паршивой, а сейчас, после ядерной войны, от неё осталось только название. Хорошо, что машины перевозчиков, которые часто ездили от пункта к пункту не позволили сорнякам сожрать ее.

Ближайшие двести километров были совершенно пусты и безлюдны: горелый лес, высохшие болота и редкие ручьи — вот и все красоты. Лишь раз по пути встретилась крупная речка, вдоль и поперек испещренная огромными валунами, да и та больше напоминала болото. Пусть она и была достаточной глубины, Егерь знал все тайные тропы и безопасные пути, а потому преодолели они это препятствие быстро.

Вскоре, прямо за сгоревшими полями и уродливыми деревьями раскинулся старый, полузаброшенный городок. Даня отвел взгляд от взгляд от записок, снова увлекших его и на секунду замер. Никогда. Никогда за всю свою жизнь он не отъезжал от пункта так далеко. Ему с самого детства говорили, что там, за оградительными стенами ничего и никого нет — только бандиты, монстры и редкие одинокие скитальцы, потерявшие рассудок. Хотя дядя часто рассказывал о безбашенных сталкерах, что охотятся на мутантов и бродят по разрушенным городам в поисках ресурсов.

Тогда Даня не понимал, зачем в пункте так пугали молодняк, но сейчас, кажется, понял… Только безумец решится выйти за пункт. Даня невольно посмотрел на Егеря.

Грузовик потихоньку въезжал в мертвый город. Вокруг стелились заброшенные, разрушенные дома, едва стоящие на ногах. Они напоминали юнцу старых и дряхлых стариков: осунувшиеся, с жеванной, изрезанной сотнями морщин кожей, дрожащими костлявыми руками и суровым, полным страданиями и болью взглядом. Они, будто бы недвижимо наблюдали за одинокими путниками, что посмели