Книга Андреевский флаг - Герман Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помолились, теперь и вечерять можно.
Атаман тяжело опустился за лавку, следом за ним присел и Павел, по правую руку от «названного» брата.Он до этого также стоял, на одной ноге, упираясь руками на столешницу. Напротив него уселся старший сын атамана, «большак» Максим, широкоплечий казак с обильной сединой — все же на середине пятого десятка годами. Рядом с ним Василий, лет на пять младше — это были два оставшихся в живых сына, еще трое «молодших» Минаевых погибли в бесконечных схватках — двое с татарами, а один под стенами Азова. Бок о бок с Павлом сидел тридцати пяти летний «братинич» — племянник Андрей, сын младшего брата Фрола, сгинувший в одном из походов за «зипунами». И смех, и грех — именно Павла на семейном совете признали за него, и относились к нему необычайно тепло, с уважением, хоть они и «пращуры», а он им лишь потомок. Поседевшая голова, большие по нынешним временам прожитые года — к возрасту казаки всегда относились почтительно, а он, фактически, старик. К тому воевавший, как все они, о том свидетельствуют шрамы и искалеченная нога. И, главное, репутация Минаева из «будущего», помноженная на авторитет самого Фрола, сыграли свою роль. Теперь он для всех Минаевых такой же «батько», которого следует уважать и слушаться. Правда, отчество пришлось сменить на «Минаевича», но с этим легко — в той жизни его порой так и называли, склоняя фамилию.
Они всем большим казачьим семейством Минаевых собирались вечерять за большим столом, где их десяток хоть и с трудом, но смог разместится. Дом был большим, на три комнаты, того самого фрязина, которого «уконтрапупили» — бывает, нечего за меч хвататься. Вместе с хозяином полегли его трое слуг и дворецкий, да Максим совершенно хладнокровно зарубил позже прямо во дворе визгливо кричащую пожилую женщину. Она оказалось супругой хозяина, а потому убивать ее сразу не стали — прижгли огнем ноги, и та показала «заначки», припрятанные на «черный день». Причем не сразу — пытали ее всю ночь, и потихоньку вытянули все, доведя несчастную до безумия. А там и зарубили на глазах у бывших невольников, которые только злорадствовали, скаля зубы — та еще была мегера, многих на тот свет спровадила, особенно молодых рабынь.
Обычное по этим временам дело, и никакого сочувствия к убитой Павел не испытывал. Все рационально — выкуп за нее никто не даст, в рабство «старух» не покупают, а оставлять рабыней у себя смертельно опасно — подсыплет что-нибудь из «травок» в пищу, и погибнут все Минаевы в жутких корчах. Так что лучше зарубить для острастки.
Зато обзавелись приличным домом, с оградою и постройками, и с десятком бывших невольников, которые тут же получили от них «вольную», кроме трех мусульманок — двух черкешенок и маленькой горянки, непонятно какого рода-племени, почти подростка, измызганной, с едва начавшей формироваться грудью. Вот только никто покидать усадьбу не собирался, предпочли служить новым хозяевам. И тут вполне понятно — казаки силу показали, и под их защитой находится гораздо лучше, чем остаться одиноким на произвол судьбы, которая в таких случаях немилостива.
Прислуживали две бывшие невольницы, которых они оставили при себе — рязанские девки, отловленные прошлым летом и проданные татарами в рабство. Несмотря на измордованный вид, они уже игриво косили глазами в сторону младших Минаевых — внуков атамана, вполне взрослых парней, а один уже с довольно густой бородой.
На ужин подали несколько блюд запеченной рыбы, причем стерляди, щук и крупных сазанов, выловленной сетями, а к ним лепешки и в качестве гарнира кукурузную кашу — на кораблях был большой запас свежих початков и муки, приняли перед выходом в море. А запивали все взваром из сухофруктов — генуэзцы запасли на зиму целые мешки. Ели неторопливо, пока во дворе неожиданно не стало шумно.
Младший из сыновей атамана открыл дверь, вышел и тут же вернулся, с побледневшим лицом.
— Батька! Там сам царь пришел, с ним князь-кесарь и Меншиков. Двор «потешные» окружили…
Глава 16
От сказанных слов воцарилась мертвящая тишина. Казаки посмотрели на атамана — от его слов зависело главное — будет пролита кровь или нет. Все помнили старинное правило — «с Дона выдачи нет», а они как раз у себя дома, на родной реке. Тем более, выдать искалеченного родича — да все казаки дружно плеваться на атамана Фрола Минаева будут. Потому, что если родного брата, а именно так восприняла Павла казацкая вольница, выдал царю за участие в походах Стеньки Разина (имя которого вспоминали с уважением), то гораздо легче сдаст уже всех остальных.
Не выдаст — начнется сеча лютая!
Казаков в городе не меньше царских «потешных», воины они опытные и храбрые, и при одном кличе немедленно схватятся за ружья и сабли. И еще одна вещь сыграет на распрю, что станет ожесточенной — они то у себя дома, а вот царь без державы своей, с горсткой людей. Нет за Петром Алексеевичем сейчас сил безмерных, и дворянства с купечеством, а, следовательно, ни сил, ни денег. Оттого и перестали побаиваться донцы, хорошо знающие московскую руку, что всегда старалась их согнуть, наложить хомут холопства на отведавших свободы людей. А память штука такая — вспомнит старые обиды, и начнется всеобщая резня на радость басурманам. А там последует и всеобщая погибель православного люда, что на два с лишним века перенесся в прошлое время, когда магометанский мир пошел на завоевание христианских земель, погубив Восточную Римскую Империю…
Все эти мысли пронеслись у Павла в голове в одно мгновение, он чуть качнул головой, знак понятный только Фролу. Старый атаман сам все просчитал и спокойно произнес, улыбнувшись:
— Царственный гость к нам пришел, нужно встретить по чести!
Все правильно — не «имать и вязать», а «гостить» — разница великая. Не слышно на дворе выстрелов и звона клинков, а потому встречать с почтением царя нужно. Да и сам Петр знак о том дает, двор осматривает и своих гвардейцев на штурм не послал.
— Давай, батя, мы тебя пересадим!
«Племянники» вырвали из-за стола его как репку из грядки, усадили в кресло у пылающего
