Книга Эффект Сюзан - Питер Хёг

Как может быть, что симпатия и сочувствие к человеку увеличиваются после его смерти?

Я чувствую, что она была одинока большую часть своей жизни. А как насчет жажды прикосновений, которая есть у всех людей, the skin hunger? Разве она не заслуживает того, чтобы я погладила ее — ласково?

Я ничего не нахожу. Мои догадки не подтвердились. А, может, надо где-то еще поискать? Даже в такой аскетичной комнате, например между книгами и за ними, можно много чего спрятать.

Я в последний раз бросаю взгляд на столешницу. В физике есть такое правило: когда вам приходится выбирать из нескольких гипотез, каждая из которых исчерпывающа и непротиворечива, выбирайте простейшую из возможных. И это не только естественнонаучный подход, это здравый смысл. Если она оставила что-то для меня, то наверняка выбирала самое простое из решений.

На столе лежит черный параллелепипед размером два на шесть сантиметров. Я беру его в руки, это маленький тяжелый брусок свинца. Я поднимаю ее тренировочный диск со столешницы и снимаю крышку.

Полость заполнена другими свинцовыми брусками, каждый из которых зажат в своем прорезиненном углублении.

Но один из брусков был извлечен и положен на стол. На его месте лежит плотно сложенная бумага.

16

В моей жизни единственным по-настоящему эффективным средством для приведения нервов в порядок является приготовление пищи, так было всегда.

Поэтому, когда я прихожу домой, я не ложусь спать, а начинаю печь круассаны. После легкого завтрака, состоящего из двух таблеток кофеина по пятьсот миллиграммов, кофе с молоком поверх четверного эспрессо и пол-литра колы со льдом.

Круассаны противоречат законам природы. Теоретически невозможно совместить слоеное и дрожжевое тесто, они относятся к разным измерениям. Каждый раз, когда вы складываете тесто, количество отдельных слоев масла и теста удваиваются, толщина каждого слоя экспоненциально уменьшается с каждым складыванием и раскатыванием. Наконец, проработав полтора часа и подержав тесто четыре раза в холодильнике, вы добиваетесь толщины слоя в десятые доли миллиметра. На этом уровне физически невозможно разделить тесто и масло.

Но эмпирически это можно сделать, и сегодня утром все получилось.

Сейчас только половина пятого. Но запах разбудил Лабана и детей. Они входят в гостиную заспанные, принюхиваясь, как животные.

Я выжимаю для них апельсиновый сок и наливаю его в высокие узкие бокалы. Ставлю перед каждым тарелку с круассаном, они едят и пьют, не произнося ни слова. Не потому, что так принято или так требует этикет, а потому, что круассаны, когда они удаются, — это высшая физика, которая сама по себе за завтраком создает ощущение торжества.

— Ты не ложилась спать, — говорит Лабан.

— Магрете Сплид прислала мне сообщение. Она хотела мне что-то передать, я поехала к ней и забрала вот это.

Они смотрят на лежащий на кухонном столе лист бумаги.

— Как только мы доедим, я отвезу его Торкилю Хайну. Он выполнит свою часть сделки. Мы свободны. Все уладилось. Тит и Харальд, вы поступаете в гимназию. Я возвращаюсь на работу. Все позади.

Они ничего не говорят. Просто смотрят на меня.

— Сюзан, — говорит Лабан. — Это наше общее дело.

— Тит и Харальд, — говорю я. — Отправляйтесь к себе в комнаты!

Они никуда не уходят.

— Мама, — говорит Харальд, — слишком поздно куда-нибудь нас отсылать. И уж точно слишком поздно отправлять нас в свои комнаты. Еще немного — и мы уедем из дома. Эти комнаты уже не будут нашими.

Я сажусь за стол.

— Она была мертва, когда я приехала. Ее задушили, предположительно, вскоре после полуночи, когда она наговорила мне сообщение. Они использовали ее ингалятор от астмы, силиконовую маску, которая закрывает и рот, и нос. Им нужно было лишь прижать ее к лицу и перекрыть клапан. Душили ее как минимум вдвоем, она была сильной, как лошадь. Один держал ее за руки, другой прижимал ингалятор к лицу. Они убивали ее медленно, в несколько заходов. Край маски при сильном прижиме оставляет на коже след, как от маски для подводного плавания. У нее было несколько таких кругов, один за другим. Им нужно было что-то получить от нее. Какие-то сведения, какую-то вещь или что-то еще. И они использовали ее слабое место. Ее проблемы с дыханием. Кто бы они ни были, они недооценили ее. Всего их было минимум трое. Она попала в одного из них. Диском. Сбила его с ног прямо у двери. Мы с Харальдом видели, как она бросает диск. Ее рекорд до сих пор не побит. Она разнесла ему голову. На полу были литры крови. Они утащили его, завернув в ковер.

Они безучастно смотрят на меня.

— Что-то она им отдала. Иначе они разобрали бы все в доме на части. Но то, что предназначалось мне, она спрятала в диске для тренировок. Она помнила, что мы с Харальдом видели, как она его разбирала. И знала, что я догадаюсь, где искать. Это список членов комиссии. И домашний адрес Торкиля Хайна. По какой-то причине она не присутствовала на последних заседаниях. Ей никто не передавал протоколы. Мы сделали все, что могли. Сейчас я поеду к Торкилю Хайну. Все закончилось. Можно забыть обо всем.

Я встаю. Беру пальто, листок бумаги и ключи от машины.

— Сюзан, — останавливает меня Тит. — Я прошу тебя сесть.

17

Я сделала все, что в человеческих силах, чтобы дети называли меня Сюзан. Мне не хотелось, чтобы меня называли «мама», не хотелось, чтобы ко мне обращались, как к инстанции. Я хотела, чтобы близнецы видели во мне личность и человека. На первом родительском собрании в детском саду было восемнадцать матерей и два отца, одним из которых был Лабан. Женщины представлялись как «мама Виктора», «мама Пусеньки», «мама Полли-Долли[8]», и в конце концов я впала в отчаяние. Я встала и сказала: «Вам нужно взять себя в руки, быть матерью и так-то достаточно тяжело, в чем-то дети являются еще и черными дырами, вы знаете, что такое черные дыры, сингулярности, которые всасывают в себя весь свет и энергию, ничего не отдавая взамен? Если вы к тому же откажетесь от последнего остатка индивидуальности и станете просто матерью маленького Пупсика, тогда вы будете участвовать в огромном общем предательстве самих себя!»

Больше я ничего не успела сказать, настроение упало гораздо ниже точки замерзания, и во время перерыва мы с Лабаном ушли. Всю дорогу домой мы ругались, пока не дошли до Киркевай, где перед нами остановилась патрульная машина, и вежливый полицейский сообщил нам, что открылся новый центр, который называется «Диалог вместо