Книга Эклиптика - Бенджамин Вуд

уставилась на меня:

– А?

– Сразу видно, драма у тебя в крови. – Я достала из кармана юбки сложенные листы и помахала ими.

– А, ты об этом… – сказала Мак.

– О чем же еще?

– Давай выйдем на минутку. Здесь слишком шумно.

– Да, так будет лучше для всех.

Мы вышли на лестничную площадку. Гул голосов стих до неясного бормотания. В небе, в рамке большого окна, виден был ноготок луны, над деревьями сгущалась тьма. Маккинни включила лампу и облокотилась о перила.

– Ты прости, что я так завелась, – сказала она. – Кью бывает жутко заносчивым.

– Удивительно, как ты раньше не замечала.

Она вздохнула и, не снимая очков, потерла глаза.

– Ну, выкладывай. Все плохо, да?

Я протянула ей рукопись.

– Во-первых, Уилла, твоя художница, кого-то мне напоминает. Никак не пойму кого…

– Это не случайность, – пожала плечами Мак.

– Хорошо. Я рада, что мне не почудилось. Люди постоянно видели себя в моих картинах, а мне не хотелось их расстраивать. – Я положила руку ей на плечо. – Но главное, герои вышли очень настоящими. Ты даже не представляешь, как я их понимаю. Ты поэтому хотела, чтобы я прочла эту сцену?

Мак просияла.

– Ты серьезно?

– Больше всего, конечно, мне было жалко Кристофера, хотя дилемму Уиллы я тоже понимаю, ты хорошо продумала ее внутренний конфликт. Обычно именно женщине приходится прощать и идти на компромиссы, и в таких случаях мужчины почти никогда не вызывают у меня сочувствия. Тут же все наоборот, и это очень свежо. Их разлучила измена особого рода. Во всяком случае, так это вижу я. У Уиллы роман с творчеством. По-моему, замысел отличный. Мне хотелось почитать дальше, чтобы узнать, чем все закончится. А теперь придется ждать премьеры на Вест-Энде.

Мак молчала. Непонятно, обрадовалась или расстроилась. Она крепко сжала листы в руках и зажмурилась, затем посмотрела на меня влажными, в красных прожилках, глазами:

– Боже, я так рада, что ты что-то почувствовала… Спасибо. Именно этого мне и не хватало.

– Подожди, я еще о пунктуации не высказалась.

Она улыбнулась:

– Не надо все портить.

– Теперь мы можем спокойно поужинать?

– Хорошо, но Куикмену придется научиться смирению. Это уже ни в какие ворота.

– Я с ним поговорю.

– Отлично.

Мы направились обратно в столовую.

– Что это за фамилия такая, Линдо? – спросила я.

– Не знаю. Поинтересуйся у директора.

– С такой фамилией трудно воспринимать человека всерьез.

Но Мак меня уже не слушала. Остановившись у дверей, она перечитывала рукопись.

– Ты правда думаешь, что задумка стоящая?

Я положила руку на сердце:

– Клянусь жизнью своего спонсора.

– Господи, какое облегчение. Прямо камень с души. – Она переступила с ноги на ногу. – Пойду-ка поищу оставшиеся сцены. Carpe diem[14] и все такое.

– Ты не поужинаешь с нами?

Она попятилась.

– У меня пропал аппетит. Отдай мой пудинг Тифу.

– Он будет счастлив.

Мак направилась к себе в комнату, однако далеко уйти не успела – на лестнице загрохотали чьи-то шаги. В них было столько неистовой энергии, будто по дому носился дикий зверь. Но тут показалась знакомая фигура – каштановые волосы, покатые плечи. Это был Фуллертон. Он так быстро взбежал по лестнице, что запутался в ногах. Носок ботинка зацепился за последнюю ступеньку, и мальчик полетел вперед. Колени и локти гулко стукнулись о паркет. Тяжело дыша, он быстро встал на четвереньки.

– Ты цел? – спросила Мак из коридора.

Он вздрогнул и обернулся:

– Кто это?

– Это я, Маккинни, – сказала она. – Я тут.

– Эй? Кто там?

Я подошла поближе:

– Фуллертон, это мы. Нелл и Маккинни. Что с тобой?

Услышав мой голос у себя за спиной, он в панике вскочил. Затем уставился на люстру из цветного стекла, висевшую у него над головой, будто боялся, что она может упасть. Вытерев слюну с подбородка, он посмотрел на свою ладонь.

– У меня кровь идет, – сказал он. – Время заканчивается. Как мне отсюда выбраться?

– Нет у тебя никакой крови, – заверила его Мак.

– Скажите, как мне выбраться? Пожалуйста…

– Успокойся, солнце. Ты несешь какую-то околесицу. – Мак с тревогой посмотрела на меня: – Он, наверное, головой ударился.

– Просто укажите нужную лестницу, – продолжал мальчик. – Эй, где вы?

– Фуллертон, мы прямо перед тобой, – сказала я. – Не двигайся. Сейчас я тебе помогу.

Медленно, чтобы его не спугнуть, я двинулась ему навстречу.

– Вы пропадаете. Ну пожалуйста… Как мне отсюда выбраться?

Глядя в потолок, он медленно закружился на месте.

Я протянула руку, надеясь, что мальчик за нее ухватится. Но, хотя глаза его были широко открыты, он в упор меня не замечал. Я помахала – ноль внимания.

– Да он спит, – сказала я.

– Или галлюцинирует, – ответила Мак. – Посмотри, какие у него зрачки. Он под чем-то.

– Эй? Вы еще здесь? – подал голос мальчик. – Скажите, куда мне идти? Умоляю!

– Я позову Эндера, – сказала Мак.

– Подожди. – Как можно громче и отчетливее я произнесла: – Фуллертон, возвращайся туда, откуда пришел. Мы тебя заберем.

Но мальчик лишь крикнул в потолок:

– Эй? Куда вы пропали? – И затем вполголоса: – Бля…

Он снова провел по рту ладонью, нет ли там крови, и ринулся в столовую. Я посторонилась.

В столовой по-прежнему гудели голоса. Мальчик кое-как добежал до линии раздачи и стал копаться в грязной посуде, заглядывая под каждую тарелку. Его руки перепачкались в жире. Он явно видел перед собой не еду. Затем он повернулся к столику с напитками, стоявшему у него за спиной, и принялся что-то искать, отодвигая чашки и опрокидывая банки с колой. Заметив стаканчики с айраном, он сгреб их в охапку. Краткосрочники за ближайшим столиком обернулись.

– Эй, оставьте нам тоже! – крикнул один.

– У вас шнурок развязался, – сказал другой.

Они ухмыльнулись. Но Фуллертон не обратил на них внимания, а может, и вовсе не услышал. Он пересек столовую и, протиснувшись мимо нас с Маккинни, вышел на лестничную площадку. Все это время он бормотал себе под нос, считая шаги:

– …пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть…

Мы вышли за ним следом. В красноватом свете он спустился на один пролет.

– …семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят.

У большого окна он остановился, выстроил стаканчики айрана в столбик на подоконнике, а с верхнего сорвал фольгу.

– Что он задумал? – спросила Мак.

В руке у мальчика оставался еще один стаканчик, и с ним он спустился на первый этаж. С минуту мы слушали, как он рикошетом передвигается по дому. Затем последний стаканчик айрана размытым пятном полетел в окно. Он врезался в стопку на подоконнике и разбился о стекло. Жидкость хлынула вверх и в стороны, на портьеры, на обои, потекла на подоконник. Брызги разлетелись так далеко, что попало даже мне на ботинки. Снизу донесся восторженный возглас.

Когда мы спустились, мальчика уже и след простыл. Парадная дверь распахнута, в замочной скважине – неаппетитный комок коричной жвачки. За порогом – вечер, постоянный и пустой.

– Зря директор назначил нас в няньки, – сказала Мак. – За этим парнем нужен надзор посерьезней.

* * *

Весь вечер я переживала за Фуллертона и еле удержалась, чтобы не зайти к нему по пути в мастерскую. Но в конце концов рассудила, что лучше оставить его в покое. Я была уверена, что его странное поведение вызвано лунатизмом, но Мак явно считала иначе. Она не стала обвинять мальчика открыто и доносить на него Эндеру. Она лишь указала мне на то, какие у него