Книга Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков

приглашающим жестом указал ему дорогу.

Мессинг был вынужден подчиниться.

Вот что отложилось в памяти в тот злополучный день – с Ханной тоже обращались вежливо, не в пример насилию, которое вахмистр применил к фрау Марте. Он повел уникальный экспонат без всяких церемоний – за бороду.

Зрители на площади повскакали с мест, какой-то парнишка бросился в ближайший проулок. Его поймал за шиворот здоровенный мужчина в кожаном переднике. Он прихватил беглеца за шиворот и держал его, пока всех не отвели в участок, расположенный в старинном доме за памятником Лютеру.

В участке их ждали окровавленные юнгфронтовцы. Один поддерживал раненую руку. Другой с разбитой головой сидел рядом и грустно стонал. В углу лежало тело, накрытое полицейским плащом, в глаза настойчиво лезли подошвы ботинок.

Где-то Мессинг уже видал эти ботинки?

Начальник местной полиции, заметив, что не Вольф может отвести глаза, охотно удовлетворил его любопытство. Он подошел ближе и откинул плащ. На полу лежал Гюнтер Шуббель и бессмысленно смотрел в потолок.

Фрау Марта зарыдала. Она бросилась к Гюнтеру, но один из фрейкоровцев, ввалившихся вслед за полицейскими в вестибюль, схватил женщину за бороду и вернул на место.

Начальник полиции, почему-то кивнув в сторону рыдавшей женщины, объявил:

– Он оказал сопротивление, – и, заметив недоуменный взгляд Мессинга, коротко пояснил: – Стрелял.

Тот же фрейкоровец, наконец отпустивший фрау Марту, с откровенным недоброжелательством добавил:

– Трех застрелил, красная сволочь!

Фрау Марта, рыдая, воскликнула:

– Он же без рук!?

Фрейкоровец сплюнул и со злобой огрызнулся:

– Заткнись, красная шлюха! Если бы у этого урода были руки, он бы всех нас уложил.

Ханни, как всегда спокойная и деловитая, обратилась к начальнику полиции:

– Я прошу оградить нас от оскорблений. Позвольте мне связаться с моим адвокатом?

– Я тебе покажу адвоката, – фрейкоровец двинулся к ней.

Вольфа вдруг прошибло – сейчас или никогда! Он вскочил со своего места, однако офицер сам осадил добровольца:

– Заткнись, Ганс! И ступай отсюда! Все уходите. Здесь царит закон. Здесь, фрау Шуббель, все делается по закону, но прежде вы должны дать объяснения, каким образом в вашем реквизите оказалось оружие?

В этот момент двое полицейских доставили Бэллу – где она скрывалась, Мессинг так никогда не узнал. Она держалась с необыкновенным достоинством, потряхивала гривой, однако, когда ей предъявили для опознания труп Гюнтера, она тоже разрыдалась и, опустившись на колени, стала гладить его по волосам. Отодвинула прядь, и Вольф увидел дырочку в черепе. Ему выстрелили повыше уха, ближе к затылку.

Бэлла вскрикнула так пронзительно, что по телу побежали мурашки. Ханни не выдержала и бросилась к ней, затем повернулась и вполне спокойным голосом, но с нескрываемой угрозой предупредила потянувшихся к выходу добровольцев:

– Вы ответите за это убийство!

Ганс, верзила и наглец, вскинул руку. В этот момент начальник полиции, неожиданно позабыв о законе, срывающимся голосом выкрикнул:

– Всех в камеру. По отдельным камерам.

Мессинг решил, что этот приказ касается всех, кто находился в приемной, но он ошибся – в камеры отвели только их – добровольцы из отряда местной самообороны поспешили покинуть помещение.

Один из полицейских засомневался:

– И господина профессора?

– И его тоже! – закричал начальник участка.

Когда всех повели по узкому, покрашенному в цвет кофе с молоком коридору, Ханни успела шепнуть Вольфу:

– Держись спокойно. Ты ничего не знаешь. Багажом занимался Гюнтер.

Мессинг держался изо всех сил. Капля алкоголя, способная сгубить даже самого могучего экстрасенса, страх, превращающий людей в свиней, – все перемешалось в груди. Кем Вольф был без врожденной способности, о которой так много и так возвышенно рассуждал Вилли Вайскруфт? Кстати, как он оказался на площади? Он следил за ними? Шестым чувством Мессинг ощутил ошибочность этой догадки, однако в тот момент ему было не до выяснения ментальных позывов. Мысль вернулась в прежнее русло: кем его сочтут в этом уютном, прикрытом кружавчатыми передниками средоточии зла? Грязным еврейским иммигрантом, ухитрившимся всадить нож в спину приютившей его родине? Такое преступление не имело ни срока давности, ни смягчающих вину обстоятельств. Вряд ли имело значение, что во время войны он гастролировал по свету. Это алиби ничем не могло помочь ему, хотя бы потому, что по определению Мессинг был коварным предателем, сионским кровопийцей и потомком Иуды Искариота. Единственная надежда была связана с Ханни, а также с тончайшей соломинкой – полицейский назвал его «профессором». В Германии это звание много стоило. Добавком можно было считать добротную одежду, особенно шляпу, не позволявшую без предупреждения выстрелить в ухо.

Мессинга первым вызвали на допрос.

Офицер успокоился и держался с некоторой предупредительностью. Он сообщил, что в условиях чрезвычайного положения, введенного в области Мансфельд в марте этого года, он вынужден задержать Вольфа, ибо он оказался причастным к государственному преступлению – перевозке оружия. Снабжение оружием террористов, покушающихся на конституционные основы республики, это, знаете ли… Возможно, он замешан косвенно, может, его использовали втемную, но это не меняет дела.

Затем начальник объявил, что в отношении Мессинга будут соблюдены все нормы демократической процедуры, ведь он демократ. Точнее, социал-демократ.

– Разрешите представиться, старший секретарь полиции Штольц, – он прищелкнул каблуками.

Дело, заявил господин Штольц, представляется не таким простым, каким оно может показаться на первый взгляд. Здесь налицо заговор, направленный на подрыв устоев республики, в связи с чем он вынужден пойти на особые меры.

Хмель испарялся, прояснилась запредельная даль, и Мессинг нутром ощутил страх, который изводил задержавшего их законника и социал-демократа. Более всего этот приверженец соблюдения юридических процедур боялся разгула страстей, которые могли вновь опрокинуть порядок в провинциальном Эйслебене.

В этом предчувствии таилась неразрешимая загадка, ведь более несовместимых понятий, чем «разгул» и «Эйслебен», трудно было отыскать. Этот нонсенс произвел на Вольфа отрезвляющее действие. На вопрос, что он мог показать насчет оружия, Мессинг заявил, что знать не знает ни о каком оружии. У него контракт, затем потребовал, чтобы с ним и со всеми артистами обращались достойно.

Начальник полиции прищелкнул каблуками и пообещал, что дознание будет произведено аккуратно и в кратчайшие сроки.

– Какое дознание?! – воскликнул Мессинг.

Только этого не хватало. В этом случае его карьере в Винтергартене, а может, и во всей Германии сразу пришел бы конец.

Мессинга поддержал голос от двери:

– Господин Штольц, не надо никакого расследования!

Он обернулся – в кабинет по-хозяйски вошел Вилли Вайскруфт.

– Ни о каком расследовании и речи быть не может, – подтвердил он. – Господин профессор никоим образом не причастен к шайке красных головорезов, пытавшихся использовать его известность для осуществления своих гнусных планов.

Первым порывом было возмущение, желание возразить, поправить Вилли, но опыт быстротекущей