Книга Веснушка - Сесилия Ахерн

– Том был занят, – говорит папа, – его надо было заранее предупредить, он уехал играть в гольф, но сказал, что отправит своего сына Джейми.

Своего сына Джейми – будто я впервые слышу о нем. Джейми был моим парнем три года. Он в моем списке пятерых. Я записала его имя, когда ехала в поезде, отвертеться уже не получится. Но именно его я как раз и не хотела видеть.

Джейми. Черт.

Я останавливаюсь, и машина останавливается. Я заглядываю в окно, Джейми смотрит на меня. Никто из нас не улыбается. Я покинула дом, я покинула Джейми. И наше расставание никак нельзя назвать мирным. А теперь мне придется торчать с ним в машине целый час и двадцать минут.

Он выходит из машины и открывает багажник, чтобы положить мою сумку, но я говорю, что возьму ее с собой, в салон, тогда он захлопывает багажник и садится обратно в машину. Я делаю глубокий вдох и быстренько перебираю в голове другие варианты, но их нет, и, если я откажусь, это только усугубит ситуацию, так что я сажусь в машину, назад, за пассажирским сиденьем, и это так непривычно – мы с ним всегда сидели бок о бок.

– Надеюсь, ты водишь быстрее, чем твой папаша, – шучу я. Все знают, что его папа ползет, а не едет, когда-то мы с ним хохотали на эту тему, это сводило Джейми с ума. Но, наверное, я забыла добавить нотку душевности в свой голос, и он не догадался, что это шутка. Или догадался, но не хочет притворяться, что все хорошо, он смотрит на меня в зеркало заднего вида и говорит:

– Надеюсь, ты не извращенка, как твой папаша.

Он запирает двери, громко включает радио и едет.

Быстрее, чем его отец.

Глава одиннадцатая

«Твой папаша извращенец».

Я уже слышала эти слова. Когда училась в средней школе. Мне было лет двенадцать.

Кэти Салливан выпалила их в тот день, когда я перехватила у нее мяч во время игры в камоги и забила гол. Она всегда была несдержанной в спорте, слишком вспыльчивой и злобной. Чаще всего это проявлялось в том, что она била, царапала, тянула за волосы и даже кусала. Но не меня. Команду противников. Я не ждала от нее таких слов. Сначала я рассмеялась. Мне это показалось таким странным, глупым оскорблением, да и злилась она очень смешно. У нее раздувались ноздри, краснело лицо, выступала вена на лбу – вылитый мультяшный персонаж. У нее были свои проблемы. Это та самая девочка, что писала письмо с угрозами своей маме, которая изменила ее папе. До меня дошли слухи, что она вовсю флиртовала с новым маминым ухажером, а потом обвинила его в домогательствах. Она была повернутая. Постоянно на что-то злилась.

Мое представление об извращенце никак не сочеталось с папой. Старый засранец с грязными волосами, в замызганном плаще, который демонстрирует свои причиндалы прохожим в парке. Поэтому мне и стало смешно от ее слов. Но никто, кроме меня, не смеялся. Я помню. И это было хуже самого оскорбления. Они-то не знали, что она нарочно все выдумала, чтобы смутить меня, обидеть – раз я посмела унизить ее, когда перехватила мяч и забила гол.

– Это правда! – кричала она, пока Сестра Давайка уводила ее с поля. – Спроси у Карменситы.

Я снова рассмеялась, на этот раз нервно. Но это имя заткнуло мне рот. Ошарашило. Внутри все затряслось. Потому что так звали мою маму, и никто, кроме меня, папы, тети Полин, дяди Мосси и двух моих кузенов, не знал про Карменситу. Я решила, что она прочитала имя в одном из моих блокнотов, где я пару раз записала его, украсив завитушками, но это маловероятно – откуда ей знать, что это имя моей мамы.

Когда замешательство от ее слов прошло, я захотела расспросить ее, но она получила такое суровое наказание, что боялась даже смотреть в мою сторону. Ее исключили из команды по камоги до конца сезона, а это было наказанием для всей школы, потому что она была нашим звездным игроком. И вся команда винила в этом меня. Девочки обступили меня толпой и уговаривали простить Кэти. Убеждали, что она вовсе не хотела задеть мои чувства. Будто я могла отменить ее наказание.

Конечно, я решила, что она соврала, с чего мне в это верить, все же мне хотелось узнать, что ей известно и откуда она это узнала. В пятницу вечером Кэти ездила на том же поезде, что и я, в Лимерик, где меня встречал папа. Однажды, когда она была одна, я набралась смелости, подсела к ней в вагоне и спросила:

– Почему ты назвала моего папу извращенцем?

Джейми Питер, ДжейПи, летит по полупустым деревенским дорогам на предельной скорости с орущей музыкой в салоне. Меня уже подташнивает от тряски, и я пытаюсь опустить окно, но он запер его, а я не могу заставить себя нарушить напряженное молчание, хотя дышать уже нечем и срочно нужен свежий воздух. Он заворачивает на заправку и выходит, не произнося ни слова. Музыка наконец умолкает. Я медленно выдыхаю. Пользуясь возможностью, я покупаю продукты для папы – хлеб, молоко, бекон, кашу, сок, груши, базовый набор, которого у него никогда нет. Даже не знаю, чем он питается. Ветчиной, помидорами и супом из пакетиков.

Джейми стоит за мной в очереди, пока я расплачиваюсь, и я чувствую его сверлящий взгляд. Снова неловкий момент – я оплатила покупки и не знаю, ждать его в магазине или нет. Я жду, но делаю вид, что выбираю книжки на стенде. Он расплачивается и уходит, я иду за ним, жалея, что ждала. Он больше не включает радио, когда мы садимся в машину, – наверное, хочет поговорить, но мы едем молча. Я делаю вид, что его нет, стараюсь притвориться, что он просто таксист, опускаю окно, которое теперь не заперто, закрываю глаза и вдыхаю воздух. Почти дома.

Я открываю глаза – он смотрит на меня в окно заднего вида. Попался, теперь у него выбора нет, нужно что-то сказать.

– Ну и как тебе большой город? – спрашивает он. – Дел невпроворот, наверное.

В его голосе чувствуется горчинка. Иногда люди, которых бросили, думают, что ты нашел что-то лучше. И когда ты возвращаешься, то смотришь на них сверху вниз. Комплекс неполноценности, ничем не обоснованный, потому что этот остров намного лучше Дублина, да и любого города в мире. Если бы он знал, где я теперь живу, над гаражом в пригороде, вряд ли это соответствует его представлениям о том, что я в одиночку регулирую дорожное движение Дублина. Не уверена, что хочу говорить ему правду.

– Да. Жить можно, – говорю я, чтобы не слишком хвастаться и не слишком ныть. – А это твоя новая работа или ты просто помогаешь?

– Я работаю с января. Отец вышел на пенсию.

– Серьезно? – спрашиваю я. – Ты же говорил, что никогда не примкнешь к семейному бизнесу.

– Я и не примкнул, – говорит он. – Я теперь главный. У отца был инфаркт в феврале.

– Я не знала, папа ничего не сказал. Мне очень жаль, Джейми.

– Сейчас он в порядке, – говорит он. – Пару недель висел на волоске.

И снова этот тон, будто он злится, что я не знала, не позвонила ему.

– Он счастлив до одурения, – говорит он, – играет в гольф почти каждый день. Загоняет мячи в лунки и побеждает на турнирах.