Книга Трем девушкам кануть - Галина Щербакова

– Что понятно? – спросила Таня. – Умерла-то другая.

– Но получилось, что обе! А ты знаешь, как она с поезда сходила?! Черненькая? Будто за ней гнались! Спрыгнула, считай, на ходу. Чемодан бряк – и раскрылся от того, что она его бросила. Сверху лежали мужские сапоги, ремешками схваченные. Они не выпали, выпал только пакетик с мылом и щеткой. Так она его ногой под поезд отшвырнула, замками щелкнула и дёру. Я даже подумала, не своровала ли чего? Ну а потом, через час, случилась вся эта история с пассажиркой, я тогда так перенервничала, так перенервничала… У меня даже менструации пришли, не при мужчине будет сказано.

– Она почками болела, – объяснил Юрай. – Наверное, и шприц с собой брала на случай колики. Может, у нее начиналось, вот она и хотела добежать, успеть…

– Ну да! – сказала Люба. – Добежишь тут! Почка ж скрючивает – нету сил!

Уже ночью, ворочаясь на своей полке, Юрай вживе представил себе, как отфутболивает Маша несчастный пакетик с мылом и щеткой под вагон. Именно этот образ выбивался из того, что помнил он. Вполне сдержанная, в стиле ретро, барышня-дама. Такая не бежит, такая идет неторопливо. Так, может, именно она (это в порядке бреда) кольнула зачем-то несчастную Риту? Но ведь какие ни халтурщики дознаватели, не нашли же на Рите ничего? И вскрытие показало одно – запущенный рак. Но что-то во всем было не то… Почему так убегала мисс Менд, что открылся чемодан? А что делала Рита, что она делала в этот момент?

Юрай спрыгнул с полки и пошел к проводницам.

Дежурила Люба.

– Скажи, – спросил Юрай. – Это же одно купе. Когда Маша собиралась, Рита уже встала?

– Она еще раньше нее встала и умылась. И белье сняла. Чаю попросила. Я ей дала, правда, едва теплый. А сахару она не взяла. Я, говорит, с конфеткой. А то со сна во рту противно, а мне с мужем целоваться. Она с ногами сидела на полке, когда та, вторая, черненькая, убегала. Стакан стоял, и лежали конфеты. Дорогие, между прочим, а не достать. Откуда у людей столько денег, чтоб за всем стоять в очереди? Это ж кошмар какой-то. Какую цену ни поставь – очередь!

– Она съела конфеты?

– Конечно. Шкурки валялись. Ну, эти, фантики.

– Она их только утром ела?

– Нет. Они и вечером чай с ними пили. Да при тебе же! Не помнишь, что ли?

– Не при мне…

– Значит, позже, – согласилась Люба. – Они и меня тогда угостили. Круглая такая конфетка, а сверху орешек. А я орехи обожаю.

– А как они между собой говорили? Покойницы?

– Ой! Ужас какой – это слово! – Люба даже вздрогнула. – Нормально. Как в поезде говорят?

– Не было у вас ощущения, что они были знакомы раньше?..

– Нет, что вы! Точно не знакомы. Когда была посадка, один мужик из другого вагона просил кого-нибудь обменяться, чтоб быть с женой, она в нашем вагоне ехала. Ну, он к мужчинам приставал, потому что у него верхняя полка… Он такой шебутной, заходил и все спрашивал: «Вы тут как? Родственники? Знакомые?» И эта… Ну, черненькая, его отбрила. Мы, говорит, пассажиры на законном основании, а остальное не ваше дело. Он обменялся с другим купе. А эта, первая, которая умерла в поезде… Сказала, что, если б не верхняя полка, она бы поменялась. Неудобно же мужу и жене ехать в разных вагонах. Черная на нее зыркнула с таким, знаешь, чувством… Я думаю, если б ты тогда с той сексуально озабоченной не пришел, они бы и не разговаривали. А ты их разболтал… А всегда лучше, когда в купе мир, а не напряг… Так люди людей ненавидят. Просто смотреть страшно. Знаешь, у нас каждый человек, как пионер, готов к убийству. Че-сло и господи прости.

– Не ври, – сказал Юрай. – Не каждый. Через одного.

С верхней полки опустила голову Таня. Сонная, кудлатая.

– Я тут подумала. Если шприц, то и ампула. Ампулы не было. А знаешь, что было? Муж этой твоей Риты ни капельки не был горем убит. Он в купе зашел и так глазом все обшарил, что я ему грубо сказала, хоть и знала, что у него горе: «Чего это вы тут шныряете?» А он – поверишь – морду тут же поменял. И голосом таким слабеньким бормочет, что, мол, смотрит последнее пристанище… А я – как дура. Слова слышу и глазами вижу. Чему верить – не знаю. Вот ты скажи, что важнее – глаза или уши?

– Ты не права, – категорично заявила Люба. – Я видела другое. Лицо у него было черное. Цветы белые, а лицо черное от горя. Представить такое! Приехал встречать живую, а тут – на тебе…

– А кто из вас в Харькове не спал? – спросил Юрай.

– Я, – ответила Таня. – И черненькая не спала. Злилась… Оказию, говорит, жду. Сделаешь человеку хорошее, и он тебе садится на лицо.

– А Рита спала?

– Нет. К ее окну подходил мужик. Что-то говорил в окно. Но не поручусь, что ей. Может, просто пьяный. Лыка не вязал.

– Может, заика?

– Ну, не знаю, – сказала Таня.

– Заику я знаю, – оживилась Люба. – Замечательный дядька. Он часто ездит в Москву из Юзовки. Хозяйственный. Ну и что, что заика? Да лучше б все были заики и немые, чем пьяные и ленивые. И трепачи к тому же…

Другой бы спорил, Юрай не стал. Он думал, что вся эта его возня была пустым номером (трепотня, как сказала умная проводница). И ничего у него не осталось, никаких зацепок, кроме открытки с адресом Майи.

Конечно, разговорись карел… Но на какой кобыле к нему подъехать, чтоб не стал он срывать бинты? Тут нужен не дилетантский подход, а профессиональный. Значит, надо переговорить со знакомым из МУРа, Леоном Градским. Пижон из пижонов, но голова есть. А главное – он может выслушать. У Леона такое замечательное свойство – закрыв глаза, слушать, слушать и слушать… Интересно, почему он при этом закрывает глаза? Смотрел бы, наоборот, на говорящего, подлавливал в лице лживость там или туман иносказания… «Спрошу его об этом, – подумал Юрай. – Обязательно спрошу».

* * *

Леон оказался в командировке. Поэтому начинать пришлось с Майи. Юрай поплутал во дворах Бутырского хутора, пока нашел нужный дом, который стоял вопреки здравому смыслу, был выкрашен в ярко-зеленый цвет и окружен сплошь низко обрубленными деревьями. В общем, дизайн еще тот, но еще та была и Майя. Она долго смотрела на Юрая с порога квартиры, потом сказала:

– С этой идиоткой не соскучишься. Вечно кого-нибудь пришлет.

Юрай еще не сказал ей о смерти Маши. Он назвал себя знакомым, которому нужно было поговорить.

– Чего тебе нужно – я знаю. Билеты. И чтоб туда и обратно. И чтоб нижняя полка. Но я уже сказала Машке: за так больше никому. Даром и прыщ не вскочит. Так что, если этот вариант тебе годится, пошли на улицу договариваться. Мне как раз детей надо выгулять, чтоб крепче уснули, черти. У меня ночная смена, а мужик у меня гулевой.

Она вышла с двумя детишками-погодками, держа в зубах незажженную сигарету. Прикурила уже на улице, вдохнув дым со стоном, с наслаждением. Юрай понял: она не курит дома из-за детей, и как-то сразу проникся добрым чувством, хотя вид Майи к этому не располагал. Неаккуратная мальчиковая стрижка, обкусанные ногти, искривленные набок туфли. И при всем этом на фоне зеленого дома и подрезанных до детского роста деревьев она была живописна и даже соблазнительна этими своими не очень чистыми, но красиво закинутыми ногами.