Книга Слеза Шамаханской царицы - Вера Колочкова

А может, она себе все эти страхи надумала с перепугу? Недаром же говорят – какой беды боишься, ту и притягиваешь. Ну вот с чего она вдруг переполошилась? Подумаешь, не так посмотрели... Да и откуда кому знать, что у них в семье происходит? И что там происходит особенного? Ну, не приехали вместе на работу, как обычно... Ну, не смог вечером ребенка забрать...

– Елизавета Васильевна... – высунулась из-за своего монитора Света, глянула на нее, как показалось, с тем самым явным сочувствием. – Если хотите, идите домой, а я останусь, сама все доделаю...

Нет, ничего ей не показалось. Точно, носится в воздухе унизительное сочувствие. Чтоб Света когда-нибудь сама вызвалась после работы задержаться... Сроду такого не было.

Распрямила спину, улыбнулась, вложила в голос побольше удивленной насмешливости:

– Чего это вдруг, Свет? Откуда такое рвение к работе взялось? Обычно тебя в шесть часов как ветром сдувает...

– Ну... Я не знаю, Елизавета Васильевна... Я просто хотела...

– Ладно, не нужно ничего. Иди домой. Я останусь и все сама сделаю. А за предложение спасибо, конечно.

– Да вы не расстраивайтесь, Елизавета Васильевна! Всякое в жизни бывает... Ну, я тогда пойду?

– Иди, Света.

Еле дождалась, когда за ней закроется дверь. Откинулась на спинку стула, уставилась в потолок, залитый ярким люминесцентным светом. Значит, всякое в жизни бывает, говоришь... Значит, все-таки есть повод для сочувствия, да?

Господи, как же противно... Противно не знать всей правды. А еще хуже – страстно не хотеть ее знать и в то же время очень хотеть... И плавать в мороси хотения-не-хотения, и отвергать с досадою очевидное... Что за маета собственной гордыни, честное слово! Наверное, надо было припереть Свету к стенке и четко обозначить всю подоплеку сочувствия? Хотя – зачем... Разве только в сочувствии коллектива тут дело... Да плевала она на сочувствие, если уж на то пошло.

И все равно – противно. Вот и Тигран сегодня весь изошел на комплименты. Даже захотелось его осадить – слишком уж много в этих комплиментах бодрой нарочитости. Как он не понимает, что в данной ситуации лишние и старательные комплименты только во вред – сразу чувствуешь за ними унизительное к себе сострадание. А может, осмелиться да в лоб у него спросить – давай, мол, открывай правду-матку? Если назвался другом семьи, то и будь этим другом до конца? А что – это мысль, между прочим. Конечно, и Свету к стенке припереть можно, но лучше у друга семьи спросить. Подойти завтра и спросить, застать врасплох, если уж с Владом не хватает смелости поговорить...

Эта мысль не давала ей покоя, засела в голове решительным намерением. Влад вечером пришел домой поздно, встретила его в прихожей, глянула смело, пронзительно – ну, погоди, мол, завтра обо всем дознаюсь... А ему, похоже, все ее пронзительные взоры вообще до лампочки. Смотрит, будто не видит, глаза снова равнодушной пленкой подернуты... И вопросы задает равнодушно, как автомат, – что, мол, ребята, как сессия... Добрый вечер, Анна Сергеевна, как поживаете, как ваш радикулит... А Сонечка где, ах да, она давно спит, конечно...

– Лиза, я завтра тебя не смогу на работу отвезти, мне с договорами в Заречье надо ехать. Сама доберешься?

– Ну, куда же я денусь... Сама так сама.

– Понимаешь, они нам некомплект поставили, разбираться нужно...

– Да. Я понимаю. Езжай.

– Я к одиннадцати уже на работе буду!

– Да хоть к двенадцати. Мне-то что.

Глянул – будто слегка удивился ее тихо-раздраженному тону. А в следующую секунду опять глаза равнодушной пленкой прикрыл, улыбнулся потерянно, виновато. И закивал головой, как китайский болванчик, часто, убито. И зевнул нервно – спать, мол, хочу. Ну что ж, иди, засыпай скорее, если так для тебя удобнее.

Еле дождалась утра, помчалась в налоговую с отчетом. Приехала на работу – сразу на совещание к Пал Степанычу вызвали... Черт бы побрал эту любовь к утренним совещаниям – столько времени и сил отнимают! Пока сидела, невольно проигрывала в голове предстоящий с Тиграном разговор... Главное – ему опомниться не дать! Зайти – и сразу в лоб!

После совещания решительно процокала каблуками в его кабинет. Дернула за ручку двери, вошла – никого... Экран монитора мерцает, кружка с кофе стоит на столе. Дотронулась пальцами – теплая. Значит, где-то здесь. Скоро придет. Так даже и лучше. Забежит, удивится – о, мол, Лиза, привет! А она ему – сразу в лоб...

Оттолкнувшись каблуками, повернулась на стуле, ненароком смахнула какую-то круглую пластмассовую штуковину, и она, тренькнув, укатилась под стол. Нагнулась – где она, не видать. Да что ж такое! Придется лезть под стол, надо найти, вдруг эта штуковина необходимая деталь какая...

Нет, нужно худеть. Подумаешь – эка невидаль, под стол залезть, а располневшее тело уже с трудом слушается, ни туда, ни сюда его не развернешь... Где ж эта зараза пластмассовая? Ага, вот она, в самый угол закатилась. Так, теперь надо выползать осторожно... Придется задом из-под стола пятиться, а в коридоре уже и голос Тиграна слышен... Вот будет картина – зайдет в кабинет, а из-под стола ее зад выползает! Боже, да он, похоже, не один идет... Слышно, как ругается с кем-то. Распахнул дверь, впихнул этого «кого-то» в кабинет...

– ...А я тебе говорю, сукин сын, ты меня сейчас выслушаешь! Я тебе все скажу, юный любовничек, павиан хренов! Голову он потерял, отец наш многодетный, посмотрите на него! А совесть ты свою отцовскую не потерял?

– Да пусти ты... Чего орешь, мне и без тебя тошно...

Она так и застыла там, под столом, в неудобной раскоряченной позе, сжимая в ладони добытую штуковину. Как странно сюда долетают голоса, узнать трудно... Никогда она не слышала в голосе Влада таких жалобных, почти плачущих интонаций...

– Ты понимаешь, я и не думал, Тиграш... Я будто сам себе принадлежать перестал! Больше думать ни о чем не могу, нормально работать не могу, да я жить не могу, в конце концов! Только и могу, что о ней думать... Это ж ненормально, наверное, это уже на душевную болезнь смахивает... Что мне делать-то, а, Тигран?

– А я тебе что, психиатр? Если болеешь, в психушку попросись, там тебя с распростертыми объятиями примут! Потому что ты и есть больной, иначе не назовешь! Да кто, кто она вообще, эта Эльза, распахни глаза-то?! Соплюха-малолетка, таких вон, выйди на улицу, в базарный день за рубль ведро... А Лиза, Лиза твоя! Да она ж святая, честное слово! Она ж твою взрослую дочь, как родную... Ты думаешь, легко ей это далось? Да где ты еще такую бабу найдешь, псих несчастный, придурок!

– Ой, заткнись, прошу тебя, не бей по больному... Я и сам знаю, что она святая. Только мне от этого не легче, поверь... Иду домой каждый вечер, как на казнь, в глаза ей глянуть боюсь.

– Ну, допустим, ты сам себе эту казнь организовал!

– Да не организовал я! Ты же знаешь, я не бабник! Объясняю же тебе – от меня уже ничего не зависело! Пропал я, Тиграш, совсем пропал, с головой накрыло. Я даже и не знал, что так бывает... Не могу без нее, хоть убей. Это даже не любовь, это вообще черт знает что...