Книга Дорога к свободе - Джулия Романтик

Я почувствовал здесь спокойствие, будто вернулся домой.

Питер все еще смотрел на меня с неприкрытой, но явно напускной обидой. Улыбнувшись уголком губ, я заключил друга в крепкие объятия. Питер замешкался, но в итоге обнял меня в ответ.

– Придурок, – проворчал он.

– Я хотел позвонить, – сказал я, виновато улыбаясь, – но…

– Не бери в голову, – Питер махнул рукой. – Операция «Исчезновение из цепких лап Марии» прошла успешно?

– Типа того.

– Уже почтила тебя визитом и пообещала небо в алмазах? – поинтересовался друг таким тоном, словно знал ответ, но решил уточнить. – Разувайся. – Он указал на смешные тапочки с заячьими ушами. Интересно, чье это розовое-пушистое недоразумение? Питер до сих пор с Катей?

Друг ушел на кухню. Там щелкнул и начал закипать чайник. А я, отказавшись от тапочек, босиком прошлепал в ванную. Пока мыл руки, рассматривал в зеркале самого себя: усталый, но счастливый, зеленые глаза горят. Влюбился, Коэн? Я засмеялся, не отрицая этого, и, завернув на маленькую, но уютную кухоньку в светлых тонах, спросил:

– Скажи, Монро, я был плохим парнем и разбудил тебя?

Питер глянул на часы – уродливые золотые стрелки показывали второй час ночи – и расхохотался, видимо, вспомнив: пока мы были уличными художниками и жили вместе, друг никак не мог привыкнуть к моему необычному распорядку дня.

– Я, честно говоря, недавно лег, – Питер выдавил улыбку и разлил по чашкам кипяток. Я положил в свою пакетик зеленого чая (Питер признавал только зеленый чай) и кивнул, поощряя продолжать. – Катя опять ушла ночевать к Лене, – вздохнул Монро. – Сказала: я никчемный маляр.

– Какой раз она говорит это, но все равно возвращается?

Меня приятно согрела мысль, что, несмотря на разногласия, Петя и Катя не разошлись. Они были взбалмошной, творческой парой. И определенно друг друга стоили.

– Сорок восьмой, – не оценив моего веселого тона, ответил художник. – Зачем я женился на поэтессе?

– Любовь зла…

– Катя не коза!

– Она вернется, – я потрепал друга по плечу.

Именно сейчас мне хотелось верить в любовь, ведь вчера я впервые за столько лет чувствовал счастье. Я машинально облизал губы, вспоминая сладкий поцелуй с Яной. В том поцелуе была давно забытая мною нежность.

– Опа! Коэн влюбился!

– Что? – я дернул рукой, чудом не свалив со стола чашку.

– Ага, – Питер злорадно ухмыльнулся, словно мстил за мое многолетнее молчание, и за отсутствие звонков, и, наверное, за мою идиотскую улыбку. – Не в Марию, надеюсь? – уточнил друг, с хлюпающими звуками выпив чай. – Второго внезапного исчезновения я не выдержу.

Питер был самым близким человеком для меня, но даже ему я не хотел рассказывать про Яну. Может, расскажу позже. Иногда мне казалось, что встречи с ней – мои сладкие видения обезумевшего от горя художника.

– Так… Зачем ты вернулся? – друг понял, что я не готов раскрыть тайны своего сердца, и поспешил сменить тему. В его вопросе сквозил другой: «Останешься ли ты?»

Я, размышляя, гонял по кружке заварку. Ох, я постоянно спрашивал себя о причинах возвращения. Например, когда истек срок контракта и я сел на поезд до Москвы; и когда сошел с перрона на Киевском вокзале; и когда пришел в парк и встретил Яну; и когда вновь столкнулся с Марией…

– Константин?

– Они отняли у меня все, – сказал я. – Деньги, заработанные с продажи картин – всех картин, не только которые я продал от лица «Пейнт». Они забрали мое имущество: квартиру в центре Москвы, дом родителей в деревне, вещи Димы… – Когда я упомянул брата, слова перестали выходить из моего рта. Я запнулся и уставился взглядом на сколотую по углам плитку на полу кухни. – Забрали все, чтобы погасить неустойку за нарушение контракта. Я свободен, но я… У меня ничего нет.

Питер не ответил. Он встал, подошел и положил руку мне на плечо. Слегка сжал, а по моему телу растеклось тепло. Я не один, не один, не один.

– Вернулся повидаться с тобой, – криво улыбнулся я, взглянув на друга. Тот скорчил гримасу, отчего кожа на его впалых щеках натянулась гармошкой. – И хотел доказать, что смогу приехать в Москву с высоко поднятой головой. – Вскочив с табурета, я хлопнул в ладоши и закричал: – Представляешь, они приходили ко мне, а я их послал! Обоих послал!

Питер одобрительно закивал, но в его голубых глазах я увидел плохо скрытую печаль. Он знал кое-что еще: хотел, но боялся спросить. Поэтому я вздохнул и прервал его муки:

– Нет, к нему я не ходил.

– А пойдешь? – осторожно, словно ступая по тонкому льду, уточнил Монро. – Константин, тяжело это…

– Пойду, – эхом ответил я.

Мы помолчали. Питер сел обратно на табурет и допил чай. Я к своему не притронулся. Потери всегда остаются ранами на душе и воспаляются, стоит заговорить о них. Я вспомнил Яну – мне нужно что-то хорошее в моей жизни. А она – очень и очень хорошее.

– Ладно. Спать пора. – Я поднялся. – На диван?

Питер кивнул, погруженный в мысли.

***

Утром друг снова был веселым и бодрым. Он прибежал в гостиную, кинул в меня подушку и пропел:

– Коэн, Коэн, открой глазки! Как спалось?

– Издеваешься? – я размял затекшую спину и последовал за Питером на кухню. – Сам пробовал спать на чудо-диване?

– Я знал, что больше всего на свете ты скучал по моему диванчику! – в голосе Питера я не уловил долю иронии и насторожился. Ему действительно по вкусу то темно-зеленое нечто с выскакивающими пружинами? Но Питер выглядел довольным, видимо, понял: Катя обязательно вернется, как всегда. – Бутерброд будешь? – спросил друг.

Я состроил гримасу, словно меня тошнило.

– Да что? – изумился Питер.

– Не хочу портить свою фигуру, – сказал я фирменную фразу Кати. Хотя ей фигуру не испортить – худенькая, как самая тонкая кисть в наборе.

Реакция Питера не заставила ждать: в меня полетели зубочистки.

– Ладно-ладно, – я выставил руки вперед, показывая, что сдаюсь.

– Кретин, – Питер кинул на стол передо мной сомнительного качества бутерброд в целлофановом пакете. – Взрослей.

– Не хочу, – ответил я. – Ответственность и свобода – антонимы.

– Ох, свобода, – Питер закатил глаза, сел на табурет и принялся разворачивать свой бутерброд. – Кстати, о вчерашнем разговоре. Колись насчет новой музы. Как зовут? Где познакомились? Давай, лучше расскажи мне, а то Катька придет и будет выпытывать все детали биографии твоей таинственной незнакомки – уйдешь отсюда к вечеру!

– Продукт высокой калорийности напрочь убьет твою сексуальность!

Еще одной фразы в духе Кати художник не выдержал. Он скучал по любимой жене, боялся ее потерять, а я его провоцировал. Поэтому не сильно удивился, когда такой же, как я, вспыльчивый и ранимый творец выпалил: