Книга Полночные близнецы - Холли Рейс

Чтобы избежать дальнейших взаимодействий, я иду вперед. Мне нравится думать, что я выгляжу уверенно, но свет похож на песок, он наползает на мои ноги, когда я пытаюсь прибавить шагу. Наконец я вываливаюсь из туннеля на солнечный свет. Невысокая трава расстилается под небом, пестрящим обрывками облаков. Низкий земляной вал плавно изгибается вокруг меня.

– Ну ни хрена себе, – присвистывает Рамеш, возникая позади меня.

И хотя я не представляю, кто вообще в мире до сих пор пользуется этим выражением, я все же поворачиваюсь, чтобы увидеть, на что он смотрит.

Насыпь, как я вижу теперь, образует круг. В его центре из травы поднимаются глыбы мрамора. Наверху они соединяются плитами поменьше, образуя ряды арок, которые смотрят друг на друга, как военные командиры на тайном совещании. Острые края камней выглядят еще более неприступными в безжалостном солнечном свете.

Конечно, я уже видела это прежде. На фотографиях, почтовых открытках, в Интернете. Стоунхендж. Только здесь это не древний осыпающийся монумент. Каждый кусок камня сияет белизной, каждый угол четкий и ясный. Возможно, именно так и должен был выглядеть Стоунхендж, когда его только что построили.

Я отхожу в сторону от толпы, теперь уже хлынувшей из светового туннеля, мне очень хочется поближе увидеть это чудо. Я не понимаю, почему в Аннуне он такой новый, хотя в нашем мире ему тысячи лет. Но когда я приближаюсь к монументу, то замечаю, что он не такой уж гладкий. Вообще-то, я даже не уверена, что он построен из камня. Может, это галька? Или ракушки? Я, возможно, не люблю, когда ко мне прикасаются люди, но если дело касается искусства… Я провожу по поверхности ладонью. И тут мой мозг решает загадку, определяет, что именно он видит, и я с коротким вскриком отступаю назад.

Этот Стоунхендж построен из костей.

Они уложены с такой аккуратностью, что видны только их концы. Закругление чьей-то бедренной кости лежит поверх какой-то челюсти, а пространства между ними заполняют мелкие суставы – пальцы рук? Или ног? Над арками – их поддерживают большеберцовые кости – через равные промежутки расположены черепа. Позвонки образуют зигзаги вокруг грудины. Во всем этом есть некая ужасная красота.

– Тебе нравится моя работа, девочка? – проникает в мои уши чей-то голос.

Старик материализуется так близко от меня, что я ощущаю вонь его дыхания. Он сильно сутулится, а его кожа подобна иссохшему яблоку. Ниже талии он скрыт юбкой из длинных шерстяных тряпок. Выше талии старик обнажен. Он ухмыляется, как стервятник, оценивающий меня.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Меня зовут Мерлин, – шипит он прерывающимся голосом. – И это мой мир.

11

Он ничуть не похож на того Мерлина, о котором я читала. Это вовсе не дружелюбный старый чародей. Его взгляд заставляет меня захотеть, чтобы моя одежда была в два раза плотнее. И он стоит во главе одной из самых пестрых групп, какие только я видела. В этой толпе и Андраста, она между двумя мужчинами: у одного – рыжие волосы, как и у нее; второй – сплошная глупая ухмылка и костяные шипы ото лба и до самой спины. Исходя из того, что Андраста говорила мне прошлой ночью, я предполагаю, что эти люди – феи.

Какой-то тан тащит меня прочь от Мерлина прежде, чем я успеваю ему ответить, и толкает в ряд вдоль внутреннего круга Стоунхенджа, вместе с другими сквайрами. Мы стоим напротив пяти танов в униформе. Я замечаю женщину с волосами, скрученными в жгуты-дреды, она одета в голубую тунику с вышитым на ней мечом. Рамеш уже говорил мне, что это униформа рыцарей. Значит, именно на нее я должна произвести впечатление.

Рейчел показывает на женщину в голубой тунике с гербом, изображающим глаз на красном фоне.

– Это Майси. Она капитан харкеров.

– Я слышал, что самые жуткие – венеуры, – замечает Рамеш. – Наверное, поэтому они ходят в черном.

Я смотрю в другую сторону, на мужчину в черной тунике, на бархате вышит белый ястреб. Я склонна согласиться с Рамешем, учитывая то, что лорд Элленби прошлой ночью именно одному из них приказал стереть мою память.

– Я еще не встречался с капитаном рыцарей, – продолжает Рамеш. – Ох, я очень, очень, очень надеюсь, что понравлюсь ему.

– Ему? – спрашиваю я, поглядывая на женщину с дредами на голове.

– О, Эмори, вон та, не капитан. Судя по всему, настоящий капитан уже несколько месяцев отсутствует.

– Почему? – спрашивает кто-то, наклоняясь к Рамешу.

– Никто не знает, – тоном заговорщика отвечает Рамеш.

– Или никто не хочет нам говорить, – замечает Олли.

Я оглядываюсь на Эмори. Каким бы интересным ни казалось отсутствие капитана рыцарей, его здесь нет. А Эмори есть.

– Итак, – говорю я, – теперь я знаю, что люди в зеленом с золотым пером – рееви, но кто вон те ребята?

– Те, что в белом, со змеей вокруг жезла? Это аптекари.

Рейчел начинает что-то говорить, но тут общее внимание привлекает лорд Элленби, и мы все умолкаем.

– Сквайры! – гудит лорд Элленби. – Добро пожаловать в Стоунхендж.

– Он немножко не такой, как та бледная копия, которую вы знаете в Итхре, – скалит зубы Мерлин. – Тот Стоунхендж построен всего лишь людьми. А этот придуман мной и такими, как я.

Мерлин выходит вперед, и то же делает женщина, похожая на сказочную принцессу. Лиф ее платья украшен живыми цветами, а длинная юбка спадает к земле волнами шелка и шифона. Из-под подола выглядывает белая туфелька без задника. Длинные, розовые с золотом волосы женщины распущены, и только они и прикрывают ее плечи. Она разводит руки – и между ними собираются инспайры. Люди вокруг меня ахают, когда искры света начинают танцевать в воздухе и наконец образуют арфу.

– Невероятно… – шепчет Рамеш.

Женщина открывает рот, и мне уже не до ответа.

Ее высокий голос как будто исходит не только из горла, он рождается прямо в воздухе вокруг нас, из костей за нашими спинами, из моей собственной груди. Слова звучат тихо, но они вплетаются в мои мысли.

– Эта история, – произносит голос, – о феях, о первых людях, о той нити, что связывает нас…

Это не совсем песня. В ней отсутствует различимая мелодия, нет рефренов. Но это и не обычный рассказ. Пока женщина поет-говорит, в моей голове вспыхивают картины, словно сон наяву.

– В самом начале, – говорит женщина, – мы скрывались в тенях вашего воображения. Мы были единственными эфемерными творениями инспайров в молодом мире Аннуна. Но когда вы рассказывали первые истории, сидя у костров или рисуя на стенах пещер, вы делали нас сильнее. Вы приходили в Аннун, и мы показывались вам, вкладывали наши жизни в ваше сознание, и, когда вы просыпались, вы принимали наши истории за свои собственные и делали нас еще сильнее. Великие сказки рассказывали вы – об охотах, королевском достоинстве, любви и предательстве. И таким образом нас сделали бессмертными. Отчасти мы люди, отчасти инспайры. И мы не можем умереть до тех пор, пока о нас рассказывают истории.