Книга Избранная и беглец - Оливия Штерн

И с трудом удержался, чтобы не сгрести ее в охапку и не прижать к себе — сильно, властно, прикусывая нежную кожу за ушком.

Он тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение.

— За что тебя хотели утопить? — спросил.

Айрис прижала одеяло к груди и быстро огляделась. На бледном лице появилось выражение страха.

— Меня… потому что я побывала у Проклятых, была избрана проклятием, несла в себе скверну. А ты… ты тоже… один из них?

— У Проклятых? — Оллин задумался. — Я не понимаю, о чем ты.

— Они черны как ночь, и на голове костяной венец, — мрачно пояснила Айрис. — Я попалась им, но смогла бежать… теперь храмовники считают, что на мне скверна. От таких у нас избавляются.

— А, это ты про криссан, — догадался Оллин, — я тоже их видел. А почему они Проклятые?

— Нам так говорят, — и Айрис поежилась, закапываясь в одеяло поглубже.

— Но теперь ты умерла для всех.

И он все-таки не удержался, коснулся шрама на скуле, провел по нему пальцем. О ларх, как она пахла. И Оллин почти представил себе, как опрокинет на диван, отбросит в сторону ненужное одеяло и будет жадно и долго целовать ее совершенное тело, маленькую аккуратную грудь, плоский живот, опускаясь все ниже и ниже… Но вместо этого поднялся на ноги и обронил:

— Я дам тебе одежду.

— Я не знаю, кто ты, — почти прошептала она, — ты такой же, как Проклятые?

— Меня зовут Оллин. — Вышло хрипло. — Я модификант… и я понятия не имею, кто я такой и откуда взялся.

Честно сказал, ведь так оно и было.

Воцарилось молчание. Потом Айрис слабо улыбнулась.

— Дай мне одежду, пожалуйста.

Он молча поднялся, прошел к кладовой и вернулся к ней уже с комбинезоном. Глаза Айрис забавно округлились.

— О… это же… я не могу это надеть.

— Почему?

— Но это же… юбки нет… так нельзя, нет… — и осеклась.

Оллин механически пригладил волосы и спокойно сказал:

— У меня нет другой одежды. Тебе придется пользоваться этой, если, хм, ты не собираешься ходить здесь голая.

— Если я в этом вернусь домой…

Он хмыкнул. Что она говорит-то? Нет-нет, Айрис не может быть глупой. Просто она растеряна и не знает, как себя вести…

— Ты больше не вернешься туда, — заявил он. — Забыла, что с тобой сделали?

Айрис вздохнула, покачала горестно головой.

— Но… возможно, в соседнем городе… — и глубоко задумалась, хмуро теребя ткань комбинезона.

Оллину очень не понравилась эта задумчивость. И слова — очень важные слова — слетели с губ до того, как он осознал их значимость:

— Ты никуда не пойдешь. Ты останешься со мной.

Взгляд Айрис метнулся к нему. Взгляд раненой птицы. А Оллина окатило болью, словно ледяной водой, и последние капли собрались в вязкую лужицу где-то под сердцем.

— Нет, — прошептала Айрис, — нет, нет… умоляю, только не это.

— Почему? — Голос показался чужим.

Айрис вцепилась в комбинезон так, что побелели костяшки.

— Мне надо домой.

…— Они тебя убили. Тебя для них больше нет. А если объявишься, возможно, меня больше не окажется рядом.

— Мне надо домой, — упрямо повторила Айрис, — у меня…

— Ты никуда отсюда не уйдешь, — процедил Оллин.

По-хорошему следовало бы разобраться, почему она ведет себя так. Но он не понимал, отчего люди вообще ведут себя так или иначе.

У него совершенно не было возможности разбираться со всем этим. Единственным существом, с которым он общался, был силиконовый Аси, напичканный наносхемами. Но Аси всегда вел себя рационально, как и полагается ассистенту. И в данном случае для данной женщины рациональным и целесообразным решением было бы остаться. Да и он… как он может ее отпустить? Никак.

И поэтому, для закрепления эффекта, Оллин почти прорычал:

— Одевайся. Ты. Остаешься. Здесь.

— Нет!

Он не успел и глазом моргнуть, как одеяло взметнулось, и вот она уже стоит напротив, высокая, изящная, и темная ткань струится по телу, обрисовывая каждый его изгиб. А в глазах полыхает ярость, взращенная на глубокой и непонятной боли.

— Отпусти меня… Оллин. Отпусти! Ты же… ты хороший. А у меня там остался сын, маленький мальчик. Он прекраснее всех на свете, и каждый час вдали от него я умираю. Сжалься. Зачем я тебе? У тебя может быть сколько угодно других… женщин.

«Сын», — повторил он про себя.

Оказывается, у его женщины был ребенок от другого. Впрочем, что удивительного. Но все равно неприятно царапнуло по сердцу, как будто скальпелем ковырнули кожу. Оллин посмотрел на нее, невольно потянул носом — легкий цветочный аромат скользнул по нервам, окутывая, лишая способности мыслить здраво.

«Она не твоя, — хихикнул здравый смысл, — отпусти».

«Не могу. Не могу и не хочу».

«Отпусти», — молили широко распахнутые глаза Айрис.

«Возьми меня», — нашептывали ее пухлые, чуть приоткрытые губы.

Оллин резко отвернулся. Плевать на то, что где-то там у нее ребенок. Плевать на то, что у нее есть мужчина. В конце концов, все эти шрамы — откуда им взяться, если не от мужниной тяжелой руки?

— Одевайся, — процедил он, — ты останешься здесь.

И в этот миг все изменилось. Лицо Айрис исказилось гримасой, и она, хрипло вскрикнув, попросту бросилась на него. Одеяло упало, Оллин играючи увернулся от скрюченных пальцев с грязными, кое-где обломанными ногтями, перехватил ее за запястья.

— Отнусти-и-и-и! — дикий вопль, в котором так мало человеческого.

Резко завел ее руки за спину. Она пыталась пинаться ногами, зубы клацнули в миллиметре от щеки.

— Отпусти! Ненавижу-у-у!

Еще через мгновение Оллин бросил ее на диван лицом вниз, продолжая держать руки за спиной, придавил коленом спину. Айрис задрожала и обмякла. До него донеслись тихие беспомощные всхлипы. И Оллину снова было больно. Тягучими каплями боль перекатывалась в груди, под ребрами. Словно шарики ртути, и каждый шарик жжет и тянет, и заставляет морщиться…

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Если надо будет, я тебя свяжу. Но ты никуда отсюда не уйдешь.

— Лучше бы ты дал мне утонуть, — прошептала она, с трудом поворачивая голову, — ты такой же, как и…

Все смешалось — боль, нежный будоражащий аромат неведомых цветов, раздражение оттого, что женщина вела себя совершенно неразумно. Мир вокруг, кают-компания — все подернулось зыбкой пеленой. И как-то отстраненно Оллин подумал о том, что прижимает к дивану совершенно обнаженную женщину, которую до умопомрачения хочет аватар, да и он сам, и которая, в общем-то, ничего не сможет сделать, пожелай он продолжить.