Книга Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли

Но сначала надо кое-что сделать. Дебора не ела все утро и внезапно почувствовала жуткий голод. Вспомнив, что после приема осталась кое-какая еда, она спустилась в кухню, расположенную на задах музея. К счастью, Тони нигде не было видно.

Дебора сняла крышки с лотков в холодильнике и осторожно принюхалась. Попробовала паштет и нашла его таким же неаппетитным, как и два дня назад. Кстати. Она сняла трубку висящего на стене телефона и позвонила в фирму, организовывавшую банкет. С вываливанием обрывков мыслей на Кернигу (в присутствии Кина, мрачно ухмыляющегося на заднем плане) придется немного подождать.

— «Тейст оф элигенс», — раздалось в трубке. — Чем могу помочь?

— Это Дебора Миллер из музея «Друид-хиллз». Будьте добры, могу я поговорить с Элейн?

Пауза, потрескивание (видимо, трубку передавали из рук в руки), потом на линии раздался новый голос, приятный и официальный:

— Элейн Шотридж слушает.

Дебора начала перечислять жалобы. Ей уже приходилось иметь дело с Шотридж, и она знала, что вежливость и деликатность ни к чему не приведут. На мгновение возникло чувство, что все как обычно. Просто еще один деловой звонок. Ричард работает в кабинете наверху и весело ожидает отчета Деборы о схватке с Элейн Шотридж, тиранической королевой обслуживания банкетов и приемов.

— В нашу защиту могу сказать, что размеры холодильника оказались для нас неожиданностью.

— Размеры холодильника не объясняют, почему ваши люди не убрали за собой или почему нам не хватило красного вина.

— Мы учтем это в счете и охотно сделаем скидку, — сказала Шотридж. — Десять процентов?

— Давайте лучше пятнадцать, — ответила Дебора. — Выбор канапе не привел меня в восторг.

— Мисс Миллер, — ледяным тоном процедила Шотридж, — я не возражаю против учета фактических ошибок, но вопросы вкуса не оправдывают попытку манипуляции с ценами. Наши канапе превосходного качества, сделаны вручную, и мне не нравятся намеки, что они не соответствуют...

Вот тут следовало бы сказать, что Ричард умер и что пререкания из-за нескольких тарталеток с голубым сыром занимают далеко не самое первое место в ее списке первоочередных дел... но Дебора просто не могла. Какое-то время она вела себя так, как надо, как всегда. Как не смогла бы, если бы заговорила о смерти Ричарда. Она прибегла к сарказму, которого старалась избегать.

— А мне не нравится платить тридцать баксов за тарелку с завернутыми в ветчину дынными шариками, напоминающими по вкусу бараньи глаза, завернутые в подметки, поэтому давайте откажемся от претензий на кулинарию как искусство, хорошо?

— А греческие друзья мистера Диксона лично хвалили меня за пирожки с фетой и шпинатом! — обиделась Шотридж.

— Минуточку, — переключилась Дебора. — Греческие друзья мистера Диксона? Какие греческие друзья?

— Два джентльмена, с которыми он разговаривал во время вашего выступления.

— Откуда вы знаете, что это были греки?

— Они выглядели как греки, — ответила Шотридж. — Они разговаривали на греческом, и... да, конечно... мистер Диксон сказал, что это греки.

Несомненно, Шотридж тоже знала толк в сарказме.

— Что еще они говорили? — спросила Дебора. Никаких греческих имен в списке гостей не было, в этом она не сомневалась.

— Ничего, — ответила Шотридж. — Они говорили между собой — по-гречески, — а я шла мимо с подносом, и мистер Диксон спросил, нет ли еще пирожков для его греческих друзей, потому что они им очень понравились. Мол, лучшего сыра фета они в жизни не ели. Греки кивали, улыбались и взяли по три каждый. Потом я их оставила.

— И все?

— Нет. Мое последнее предложение: двенадцать процентов.

— Договорились, — и Дебора повесила трубку.

Пора было побеседовать с полицией.

Глава 18

Дебора запихнула в рот еще бутербродик, запила его стаканом клюквенного сока и уже собиралась уходить, когда вошел Кельвин Бауэрс.

— Кельвин, — начала она не раздумывая, просто поддавшись порыву, — вам нравился Ричард?

Бауэрс нахмурился, мысленно приспосабливаясь к неожиданному вопросу и к тому, что его назвали по имени.

— На самом деле я с ним лично ни разу не встречался... Да, наверное, нравился. А что?

— Вам трудно поверить, что для него музей был важнее личного состояния, даже репутации?

— Ни капельки, — ответил Бауэрс.

Дебора кивнула. Ее чувства к нему стали чуточку теплее.

— Мне тоже.

На кратчайшую долю секунды перед глазами возникла вся греческая коллекция — с маской на переднем плане, — разложенная по витринам для всеобщего обозрения, в фойе или в специально построенном зале в конце длинного темного коридора, увешанного образовательными текстами и рисунками: лучшее собрание греческих древностей за пределами Афин. Несомненно, этот образ преследовал и Ричарда.

Кельвин, наблюдавший за ней, словно мог видеть картины у нее в голове, кивнул:

— Понимаю. Если я что-то могу сделать...

Дебора улыбнулась и выдохнула, осознав, что задерживала дыхание.

— Кстати говоря, — добавил он, — у меня не хватает кое-какой юридической корреспонденции Ричарда. Где еще посмотреть?

— В кабинете, — ответила она. — Я держу там большую часть всего, что связано с музеем. Вы ищете что-то определенное?

Он казался немного сконфуженным.

— Как я говорил, мистер Диксон оформлял кое-какие бумаги, касающиеся и его личных активов, и его доли в музее. Возможно, они имеют отношение к завещанию. Полиция захочет узнать юридическое состояние его имущества — на случай, если это влияет на проблемы мотива.

Дебора деловито кивнула, стараясь показать, что это ее не пугает.

— Личные бумаги должны быть в папках, относящихся к дому, а не к музею. Если только их не прислали совсем недавно.

— Насколько недавно?

— Если они были адресованы на дом, то не больше одного-двух дней назад, — объяснила Дебора. — Если корреспонденция личная, но приходит на адрес музея — нужно несколько дней. Дом и музей числятся на одной улице, но под разными номерами: у дома — сто сорок три, у музея — сто пятьдесят семь. Здание одно и то же, так что не спрашивайте меня, почему так. Главное, что у нас два почтовых ящика. Я занимаюсь всей деловой частью, отсеиваю ерунду и передаю то, что осталось, на его рассмотрение. Остается обычно немного, и, если я не помечаю что-либо, он добирается до этих бумаг, когда руки доходят. А что?

Бауэрс замер, прищурив глаза, потом усмехнулся:

— Да ничего серьезного. Просто не люблю, когда деловые бумаги попадают к кому-нибудь, кроме адресата. Что вы хотите — я юрист!