Книга И оживут слова. Часть I - Наталья Способина

Альгидрас стоял у крыльца, разглядывая свою руку. Он успел приложить к ране несколько больших листьев подорожника, но кровь продолжала бежать по согнутой руке, капая с локтя. Я пристроила свою ношу на скамью у крыльца.

— Иди сюда. Я перевяжу.

— Принеси мне новую рубаху. Будь добра. В сундуке в старых покоях Радима… слева от двери, ‒ сказал он, будто не слышал моих слов.

— Я сначала перевяжу, а потом принесу, — нервно откликнулась я.

— Я бы сходил, но не хочу пол запачкать.

На что я до этого списывала его немногословие? Язык не родной, да? Это же сквозило в каждой нотке, правда? На самом деле говорил он на нем замечательно. Просто я была, видимо, не тем собеседником.

— Дай сюда руку! — с нажимом повторила я.

Ноль реакции. Только нетерпеливое переминание с ноги на ногу в ожидании чистой рубахи. Ну что за глупость! В мире, где каждая царапина может стать смертельной, мы тут в обидки играем!

— Альгидрас!

Я сама не заметила, как с губ сорвалось именно это имя вместо привычного здесь «Олег». Он вскинул голову, и несколько секунд в его глазах не было ничего, кроме удивления. Отступать было поздно.

— Руку дай!

Альгидрас не пошевелился, продолжая все так же на меня смотреть, тогда я шагнула вперед, перехватила его запястье и разогнула окровавленную руку. Он не стал сопротивляться. Сняв подорожник, я глубоко вздохнула. Рана была рваная и сильно кровоточила. В одном месте вырванная плоть висела на кусочке кожи. Здесь явно нужно было зашивать. В мою голову пришли мысли о страшилках из детства про сорок уколов от бешенства, делавшихся почему-то в живот. Я вдруг поняла, что так и не знаю, правда ли это или двоюродный братец так неудачно шутил.

— Я сейчас обработаю и положу кровоостанавливающую мазь. Ее Добронега делала, — поспешно добавила я, стараясь отогнать панику. — Но здесь нужно зашивать.

— Я сам, — негромко сказал он и попытался перехватить у меня тряпицу, смоченную горячей водой.

Я подняла голову и в упор посмотрела на него, как я надеялась, гневным взглядом. Мой бывший обычно под таким капитулировал. Альгидрас был ненамного выше меня. Может быть, на полголовы. Когда наши взгляды встретились, я некстати подумала, что у него очень странный цвет глаз: серый-серый. И волосы тоже серые. Я попыталась вспомнить, сколько ему лет, но эта информация, как и все, что касалось его, увы, была покрыта дымкой. Вблизи он выглядел очень молодо. Гораздо моложе меня.

— Я сам, — повторил он.

— Нет, — твердо ответила я. — Это из-за меня, поэтому просто сядь.

Он чуть пожал плечами, но руки не отнял. Впрочем, так и не сел. Я, как смогла, смыла кровь, стараясь полностью сосредоточиться на этом занятии, чтобы не думать о ситуации в целом. Потом попросила его потерпеть и от души полила рану из бутылки. Рука Альгидраса резко дернулась, я испуганно взглянула на его лицо. Оно было еще белее прежнего, отчего на носу выступили еле заметные веснушки. Губу он закусил, но, встретив мой взгляд, попытался улыбнуться и негромко проговорил:

— Все хорошо.

Он врал, но спорить с этим было бессмысленно. Щедро наложив мазь, я приступила к перевязке. Перевязывать руку не бинтом, а куском ткани, оказалось сложнее, чем я думала. Альгидрас никак не прокомментировал мою неловкость ‒ больше я не услышала от него ни звука. Закончив, я произнесла:

— Все.

После ответного «спасибо» наступила неловкая тишина. Альгидрас поправлял повязку, я комкала в руках мокрую тряпку.

— Я рубаху просил, — напомнил он. — А то вопросы будут.

Я кивнула и с облегчением отправилась на поиски рубахи. В указанном сундуке обнаружились несколько сложенных рубашек, штанов и еще какая-то мелочь. Я взяла верхнюю рубаху, светло-серую с вышивкой по воротнику, и вышла во двор. Альгидрас заливал водой пятна крови на земле у крыльца.

— Эта подойдет?

— Да. Спасибо.

— Помочь?

Он помотал головой, взявшись за ворот своей рубахи. Я поспешно отвернулась. Через минуту он был переодет. Рубашка, сшитая на Радимира, доходила ему почти до колен, и ворот сползал с плеча, открывая ключицу, пересеченную тонкой полоской шрама. Под рубашку уходил кожаный шнурок. Сначала в голову пришла нелепая мысль, что там крестик, но я быстро вспомнила, где нахожусь. Только когда Альгидрас дернул плечом, пытаясь поправить сползавшую рубаху, я поняла, что уже некоторое время неприлично его разглядываю. То есть не его самого, конечно, а этот дурацкий шнурок, озадачившись тем, что на нем висит. Вот умеет мое любопытство выбирать моменты, когда заявить о себе.

Усилием воли отвлекшись от мыслей о шнурке, я заметила, что Альгидрас деловито заворачивает в разорванную рубаху окровавленные тряпицы, которыми я промывала его рану.

— Ты оставь, я…

— Вопросы будут, — повторил он. — Ни к чему.

— Хорошо, — наконец согласилась я, поняв, что спорить с ним бесполезно.

Альгидрас направился в сторону ворот. Я молча пошла следом, помня, что близко к Серому подходить не нужно.

Альгидрас внезапно остановился и обернулся.

— Давно он так? — кивнул он в сторону Серого.

— Как я… здесь оказалась.

Я почему-то не смогла сказать «вернулась». Просто не смогла, и все. Во взгляде Альгидраса что-то промелькнуло, и мне в который раз отчаянно захотелось хоть что-нибудь о нем вспомнить.

— Ты не говори Радиму, — негромко попросил он. — Серый — пес славный. А то избавятся.

От этих слов у меня перехватило горло, и я торопливо замотала головой:

— Не скажу. Не волнуйся. Я никому не скажу.

Он кивнул и повернулся к Серому. Я отошла к дубу и принялась смотреть на них с безопасного расстояния. Альгидрас присел на корточки и стал гладить пса. Серый положил огромную голову на его плечо и начал тихо поскуливать, словно прося прощения. Альгидрас что-то говорил на незнакомом языке. Речь звучала мягко, музыкально, я бы даже сказала, напевно.

Запах травы, шелест листвы и негромкий голос, словно рассказывающий древнюю балладу, — все было до невозможности неправдоподобным, но таким естественным в эту минуту, что я просто прислонилась щекой к шероховатому стволу дуба и впервые подумала: «Может, и есть смысл в том, что я здесь?».

***

«В Свири мало кто не знал, насколько ветрена и избалована сестра воеводы. Но чтобы вот так исчезнуть, никому ни слова не сказав… Дружинники только головами качали.

Сперва никто не встревожился. Мало ли, с подружками за первоцветом пошла… Потому, когда первый мальчишка, посланный в дом Добронеги, вернулся в дружинную избу ни с чем, Радимир значения не придал. Хотя с самого утра тревожное чувство не оставляло. Вроде, и причин не было, но что-то томило.